Сергей Ланцета - Чёрная Вода

© Сергей Ланцета, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда-то я написал роман, который впоследствии сжёг, хотя многие предупреждали меня о том, как опасно жечь книги собственного сочинения. Главная деталь, которую стоит отметить, – книга кончилась словами: «Я шагнул в Чёрную Воду».

И, чёрт возьми, по какому-то злому волшебству я, как автор, а не персонаж, попал в эту самую Чёрную Воду. Что она такое? Я и сам толком не понял. Но всё, что я о ней знаю, – в этой книге.

За последние несколько лет в моём блокноте скопилось некоторое количество странных записей, которые на первый взгляд кажутся абсолютно не связанными друг с другом, но и по отдельности непонятно что из себя представляют. Я долго пытался найти ту нить, которой можно было бы их сшить. Я уже почти смирился с тем, что они так и останутся просто отрывками мыслей, вытащенными из пустоты, но что-то потянуло меня перечитать одну из любимых книг детства – «Люди как боги». Так получилось Погружение. Это изящный набросок о путешествии к чему-то далёкому и опасному, красивому и печальному.

Мы все медленно сходим с ума. Полёт к ядру галактики, запланированный как разведывательная операция, превратился в безжалостную войну с невидимым врагом, в которой мы понесли невосполнимые потери и скоро потерпим окончательное поражение. Враг атаковал нас изнутри, мы сами оказались врагом. Время, разорванное в клочья, свойственное пространству в этом пекле, повлекло за собой нарушение психики и падение моральных качеств всего экипажа нашего звездолёта. Люди потеряли друг с другом всякое понимание, открылись старые раны, будущее разверзлось огромной дырой неизбежности. Я спрятался в обсерватории под огромным куполом и, как и все остальные, заболел непреодолимой тягой к воспоминаниям.

Логическая, линейная связь времени оборвалась. Частицы памяти разлетаются в разные стороны, отдаляясь друг от друга на световые тысячелетия, и парят обрывками сами по себе, не принадлежа уже никому, как звёзды в пустоте. Моё сознание, всё слабее держащееся за кнопки и рычаги в рубке корабля, натыкается на них и находит покой. Я возвращаюсь домой памятью, сам – умираю в глуши космоса, с разорванным временем, с искривлённым пространством и ещё черт знает какими фокусами этой необъятности.

Голубая неболазка с воротом из шерстяных облаков, драповая ночь на плечах, джинс асфальта да жёлтые кеды листьев. Растрёпанные мысли волос. Шелест тени за моими плечами заворачивает дорогу из видимого в тёмное, оставляя позади. Сквозь косую тропинку, глядя на звёзды, вкручиваясь взглядом в редкую желтизну окон, отражаюсь в её стеклянном отсутствии. Иду в магазин. Добродушное, но всё же лицо охранника. Китайские лабиринты прилавков. Беру оранжевый. Нет, не рыжий, нет такого цвета. А именно оранжевый. Оранжевый напоминает мокрого, смывающего память c дня улицы, вечно медленного и громкого, но тоже оранжевого. Этот цвет – последняя заначка лета, перед тем как уснём под белым ватником. Паранойя – это пара Ноя. Состояние, когда думаешь, что пора строить ковчег и сваливать. Но надо взять ещё мороженое и газировку. Каждой твари по паре.

Я вырос среди стариков, самой огромной мечтой которых было умереть во сне. А мои первые родители были настолько несносны, что мне больше ничего не оставалось, как взять новых. Так моим папой стал Кот, а мамой – Ветвистая Змея. Я стал стариком в двадцать с лишним и тоже хотел умереть во сне. Но как только это начало происходить, понял: лучше быть разорванным на части любой болью и тиранией чертей, чем гнить в собственной постели в бесконечной попытке проснуться. Но что-то звало меня обратно. Предметы бросали радужные блики в сетчатку, размывая красотой рассудок, и веки вновь падали… падали…

Краски осени достигли апофеоза, и творец уже чуть было не развёл грязюку на листе города, но вовремя взял в руки стирательную резинку снега. И выпал новый слой воспоминаний. Всё ведь было уже бесконечное количество раз. Мы уже были когда-то на этом самом месте, почти в таком же сюжете, когда первый узор холода растаял на щеке.

Ветер мой, куда несёшь ты эти бесконечные ледяные жизни? В чём резкая игра твоих порывов? Не дотянуться до этого великолепного замысла, которому судьба растаять, но лишь одного стремления к метели свободы хватит на всю беспокойность сердец, ждущих неизбежность весны. Я парю. Реки слёз застывают, лишь слышен чарующий звон хрусталя утренних луж да потрескивает под ногами память. И уже не отличить – грозди багряной рябины свисают с худых ветвей или сердце моё. Мир сворачивается кошачьим уютом клубка, погружаясь на самую глубину этого огромного белого сна. Сна…

Утро разбудило меня тишиной после сна, в котором кто-то вывернул volume до отказа. Стоило только глазам впустить свет внутрь шатра, как пришло первое озарение. Оно несло в себе абстрактный характер пробуждения и ясности. Беззвучная молния света, трещина в мыслях.

Второе озарение пришло на фоне первого, почти сразу же, и было похоже на него, но уже не такое резкое, а чуть смазанное, будто уловка на почве устойчивого сомнения в схожести с первым.

Третье запоздало, но извинилось сполна, осыпав градом дробящегося на хрустальные колокольчики льда, а потом стихло, оставив лишь ожидание.

Я взглянул на поле, будто ещё во сне. Всё кутал звенящий мороз, и блеск под ногами дарил эйфорию бензиновых красок.

Что-то должно было вот-вот случиться. И вдруг оно случилось. Я обернулся в сторону леса и увидел плавно парящую в высоте птицу. Просто непостижимым образом она исчезла из виду, а затем появилась с другой стороны и полетела по крутой изящной линии вдоль земли, едва ли не касаясь макушек елей. Я хотел было издать звук, но дыхание перехватило. Я будто упал на месте, и вдруг что-то дёрнуло меня как парашют, и я замедлился. Я понял, что пикирую.

Мои крылья сливались с ветром в контрастную, но слаженную игру.

Неожиданно из-за горизонта, усиливая блеск до невероятной силы, показалось солнце. Вся усталость нового дня обнажилась неприлично. Солнце манило, шептало, обещало вечную силу. Я со скрежетом ринулся прямо в зарево.