Григорий Карянов - Золотые колосья

Перекошена, да тенью брошена,
Оборотной души сторона,
Вся изъедена, да изношена,
Уж не стоить тебе и рубля.

Нет величия, приукрашено,
Что забыл я здесь не пойму,
Слишком шибко я жизнь растрачивал,
Да вернуть ничего не могу.

Переполнены, да бездушные,
Видятся мне города,
От искупления до удушья,
Меня в них ожидала судьба.

Мне б к взъерошенной, неухоженной,
Пусть жизнь в деревне нынче строга,
Поля-пашнями, да все скошено,
Золотые стоят стога…

Ты не бейся так, сердце, неистово
Да с ума голова не сходи,
От молодецкого веселого свиста,
Не бейся так сильно в груди.

Опадет лист золото-берёзовый,
Я рубаху надену, да пойду помогать,
И в полях, где закат встречу розовый,
Буду хлеб для страны собирать!

Так ликуй же дух ты русский,
Молодецкий раздайся свист,
Рюмку выпью я без закуски,
Я поэт, а не артист…

Ой вы травы высокие, навеваете грусть,
Мне бы прилечь средь вас, да руки раскинуть,
Чтоб вдыхать запах полей твоих, матушка Русь,
И душе, что Русской зовется, никогда не погибнуть.

Сохранить все наследие наших земель, на века,
Воспевать тебя в песнях народных от края до края,
И жить, и любить тебя – Родная земля,
И молвою по свету везде тебя прославляя.

Ой вы дали широкие, от запада и до востока,
Реки силой своей наполнили земли страны,
По колосьям, что в золото бьют, проведу я рукою,
Я влюблен в твое небо и звуки твоей тишины.

О Вас теперь вспоминать невозможно,
Все нити тех дней оборвали ветра,
Перемены принесшие так неосторожно,
Мою былую жизнь изменив навсегда.

О Вас я не вспомню перед смертью,
Да и Вам обо мне вспоминать дороже,
Чем молчать и хранить у сердца,
О том, что помните того юношу тоже.

Вот и снег сошел, и теперь не узнать,
Ходил ли кто на могилу,
И под сердцем портрет держать,
Незнакомца – как свою половину.

Не боли душа, хоть не напрасно,
Не кипи молодецкий ум,
Да я жил порой безобразно,
Да передумал не мало дум.

На своем веку мне хватило,
Напиваться и курить табак,
Иметь женщину, что любила,
Да потерять это все, как дурак.

И без дельно брожу по дорогам,
Может кто еще помнит поэта?
Того, что умен был не по срокам,
Да которого давно уже нету.

И хоть тень бродит повсюду,
И пытливо болит душа,
Я приветлив в любую погоду,
Главное – чтобы дышать.

Я Московских не знаю улиц,
Где бы ни был я счастлив и пьян,
Где б не встретил приветливых лиц,
С которыми не разделил стакан.

По московским трамвайным путям,
Я шагаю под ноги смотря,
И не важно, что вслед кричат,
И просят поберечь себя.

Я в Московских переулках дышал,
Запахом первой весны,
Я московским деревьям шептал,
Не удавшиеся свои стихи.

И не стать городу серым пятном,
Москва будет всегда золотая,
Даже если насквозь дождем,
Своим теплым меня поливала.

Сверкают мысли алмазами,
В усталой голове моей,
Вот так бы и продать их сразу,
Не жалко, лишь бы скорей.

Промедлишь и будет поздно,
Их нести на базар,
И протягивать их буду нервозно,
Парочке московских катал.

Они им цену накрутят,
Продадут, иль оставят себе,
И за столом игральным закурят,
Примеряя в своей голове.

Я надену потертый пиджак,
И от пыли штаны отряхну,
Причешусь кое-как и в кабак,
Там я в чувство себя приведу.

А напившись гулять по бульварам,
И романсы распевать до утра,
Придаваясь этим забавам,
Так же как и вчера.

Днем, где-нибудь в парке вздремнуть,
А под вечер надеть пиджак,
И от пыли штаны отряхнуть,
Что б отправиться снова в кабак.

Не смотри с укором, будто не родная,
Как не стараюсь нормально жить,
Голова моя молодая, дурная,
Способна лишь есть и пить.

Я стихов не писал лет восемь,
А теперь уж не знаю смогу ль?
Это раньше влюблен я был в осень,
А теперь мне ближе июль.

Дорогая, а помнишь те строки,
Где к природе как к невесте пишу?
Как изъездил родные дороги,
И в новый путь поехать спешу.

На листах, пожелтевших от пыли,
Я узнать не могу в них себя,
Буквы в почерке ровном застыли:
Осень в сердце моем навсегда.

Моя голова – словно фабрика пыли,
Все мысли в ней подобны песку,
И дела не стоящие и дурные,
И злые и те что нагоняют тоску.

Но пыль – это лучше чем ветер,
Хоть в молодости мы были знакомы,
И с ним в голове я был весел,
Да и жил я тогда по другому.

Я то ли старею с пылью в уме,
То ли сам ею все покрываю,
Поэтому горе не только в вине,
Но и в том, что в голове скрываю.

Не свернуть мне с пути двухколейного,
Что предназначен мне был судьбой,
Что до дня моего, юбилейного,
Не дожил я связавшись с тоской.

Завязал узелок, в путь отправился,
И у церкви до земли поклонюсь,
По местам пройдусь, где прославился,
Да в последний раз в жизни напьюсь.

Стану стихи читать быстро и громко,
Как не читал никогда и нигде,
И слова мои звучать будут звонко,
Растворяясь в вечерней мгле.

Дайте стул, чтоб меня все увидели,
Да запомнили таким, какой есть,
Знайте – вы на веки мои ценители,
И я рад, что сейчас я здесь.

После, снова на двухколейную,
По пути, что зовет судьба,
Дату эту, мою юбилейную,
Смерть с тоской у меня забрала.

По вечерним улицам зимним,
Я пройдусь одиноко в тиши,
И снежинки на пальто прилипли,
Будто их кто-то пришил.

Воздух вечером свежий и чистый,
Одиноко, но в то же время легко,
Загребать снег ногами, пушистый —
И подкидывать его высоко.