Емельян Роговой - Стихи о жизни, смерти и сострадании

Отдохнув в тени ветвей,
Куму я сказал: – Не пей!
Пьянство губит наши чувства,
Не притронься больше к ней!

Все же выпили пивка,
Начав так – издалека.
Трехлитровку одолели,
Больше не было – пока.

Крик. Проснулся я в ночи,
Слез тихонечко с печи.
– Ку-ка-реку! – слышу я,
Вот в чем смысл, мои друзья.

Тот украинский петух
Их Закон нарушил вслух.
Пел о времени – российском,
Поднимая русский дух.

Петь он должен в пять утра,
Тут какая-то мура.
Видно, «засланный» петух,
Раз Закон нарушил вслух.

Надо выразить протест
И на нем поставить крест.
Петь, как все поют в Европе,
А не то – хозяин съест.

Да плохи мои дела,
Коль и каша не мила.
Так набраться самогона,
Как душа моя смогла?

В пять утра: – Ку-ка-реку, —
Слышу я через реку.
Вот где правильная птица,
Остальных я привлеку.

С птицами решив дела,
Взял я лодку, два весла.
И заплыв – нырнул под воду,
Чтобы хворь моя прошла.

Снег кружится за окном,
У меня не топлен дом.
Холодина, сырость, мрак,
Я бездельник и чудак.

Нет, в деревне не житье,
Каждый день топи жилье.
Ну, а если не топить,
То без водки как прожить?

Лень дровишек нарубить,
Лень носить и печь топить.
Лучше водки влил стакан,
Мне тепло, я сыт и пьян.

Что за гнусное село,
Всюду снега намело.
Не пройти, одни сугробы,
Вот ползу, пробраться чтобы.

Все за водкой молча прут,
Жаль, что на дом не несут.
Из трубы идет дымок,
Ох, приятный запашок.

Самогон здесь гонят – факт,
Заключаем с ними пакт.
– Я про вас ментам ни слова,
Дай бутыль «на веру», снова.

Дайте хоть пол-литра мне.
Вижу, Сталин на стене
На меня уставил взгляд,
Осуждает, видно, гад.

– Не рубите сгоряча,
Наливайте «первача».
Я отдам, сомнений нет, —
Снова глянул на портрет.

Самогонщик – сталинист,
Вот чудило, вот артист.
Не проронит даже слова
И в ответ глядит сурово.

– Ты завязывай с питьем,
Протопил хотя бы дом.
Заготовил дров в сарай,
А потом хоть помирай.

– Ты, сосед, мне это брось,
Мы с ее косою врозь.
Еще рано помирать,
Вот бы зиму переждать.

А весною благодать,
Огород пойдем пахать.
И картошечку посеем,
Силы нет уже, стареем.

– На, бери свою бутыль,
Не забудь в углу костыль.
Трудно будет топать, тля,
По снегу без костыля.

– Ой, спасибо вам, сосед,
Счастья, жизни сотню лет.
Про тебя ментам ни слова, —
Сталин, сука, смотрит снова.

Жизнь моя, признаюсь, дрянь,
Деревенская я пьянь.
Но в деревне жить без водки —
Словно в море плыть без лодки.

Я в СССР когда-то жил,
По-настоящему дружил.
Да, ностальгирую теперь,
Но к прошлому закрыта дверь.

Жизнь была спокойная,
Шальная, но пристойная.
Работа, праздники и служба,
Еще была людская дружба.

Да, были женщины нежнее,
По-настоящему вернее,
Не брали денег за любовь,
И в прошлое хочу я вновь.

Милиция была добрее
И приезжала поскорее.
Когда случалась вдруг беда,
Иначе было все тогда.

Ходили мы на Первомай,
Кругом цветы, ну просто Рай.
Потом гулянье у реки,
И рыба там, и шашлыки.

Была Пальмира – Ленинград,
Туда приехать каждый рад.
И златоглавая Москва
Во всем была тогда права.

Цвели сады, рождались дети,
За это были все в ответе.
Границу зорко охраняли,
Честь офицеры не роняли.

Хочу вернуться в СССР,
Где не было блатных карьер.
И молодой семье – квартира,
И все тогда желали мира.

Все ненавидели войну,
Любили искренне Страну.
Всех побеждали мы в хоккей,
Канадцы плакали: – Окэй!

Но это только ностальгия,
Из прошлого – «википедия».
Живу в России нынче я,
Россия – жизнь теперь моя.

Первое апреля,
Я лежу больной.
Но никто не верит,
Ведь закон такой.

Я лежу, страдаю,
Не могу дышать.
Кашель то утихнет,
То начнет опять.

Позвонили в восемь:
– «Скорую» на дом.
А в ответ: – Приедем.
Мы сидим и ждем.

Силы на исходе
И дышать трудней.
«Скорая» не едет,
Что случилось с ней?

Дорогая мама,
О тебя молю!
Не звони ты в «скорую»,
Я перетерплю.

Вот Крещение Господне, благодать,
Собралось народу много – словно рать.
Все к купели поспешают, чтоб нырнуть,
С обнаженными телами – просто жуть.

Вот и я среди той «рати», жду свой час,
Дрожь от чувства пробивает – и сейчас.
Подошел к купели, молча, ни гу-гу:
– Неужели я осмелюсь, неужели я смогу?

Вот разделся, ближе, ближе, на порог,
Трижды я перекрестился, чтоб помог.
И в купель Святую эту захожу,
Но не холодно ни капли, не дрожу.

Каждый раз, как окунаюсь, я крещусь,
О здоровье, о прощении – молюсь.
Вышел тихо из купели я с водой,
Мое тело окунулось в пар густой.

Все грехи совместно с паром вышли прочь,
Господь Бог наш милосердный смог помочь.
И теперь иду безгрешный, весь свечусь,
Дома – налил, причастился, вновь молюсь.

В стакане с водкой отражаясь,
Сидят безусые юнцы,
Друзья, от выпивки шатаясь,
Глазами водят как глупцы.

Отец и мать в командировке,
Квартира – для друзей приют.
Я удивляюсь их сноровке —
Так быстро детство губят тут.

Вот все дошли уже до точки,
Парит над детством фимиам.
Но это все еще цветочки,
О главном не сказал я вам.

Мы подвиг ждем от поколений,
Хотим инерцию встряхнуть.
И это будет, нет сомнений,
Но видно, долгим будет путь.

Уж полночь, поутихли страсти,
Всех душит сладостный кошмар.
Они в его железной власти,
И затухает в сердце жар.

Рукой уставшей свет погашен,
Загрохотал упавший стул.
Да, фимиам дурмана страшен,
Как много жизней он согнул.

Девчонка, штору отодвинув,
Ползет к кровати в темноте.
Дурманом совесть опрокинув,
Вся жизнь распята на кресте.