Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1

Я шел по узенькой тропинке,
Пробитой старым пастухом.
Вокруг лишь жесткие травинки
И камни с бархатистым мхом.
Лишь кое-где цветочек желтый,
Как солнце, улыбался мне,
И ржавые свалились болты
С меня на горной вышине.
Вдали, как на учебной карте,
Лазурные вершины гор,
Со дня творения в азарте
Чарующие Божий взор.
Над ними облаков гирлянды,
Манящий душу Бенарес,
Сикстинские везде гиганты
И много парусных чудес.
И ни одной вокруг лачуги,
Как будто вымер человек,
Исчезли недруги и други,
Погиб наш атомичный век.
Как хорошо глядеть на тучи, —
Духовности они полны,
И снятся мне на мшистой круче
Очаровательные сны.
Мне снится, что душа поэта
С душою облаков одно,
Что от словесного привета
Они склоняются на дно…
Вот, вот они послушно к цепи
Склонились потемневших гор,
Вот заглянули в наши склепы,
И укоризненен их взор.
Вот чрез соседнюю долину
Края поплыли их одежд,
И Блудному на щеки Сыну
Слезинки капнули из вежд,
Из вежд родных как будто глазок,
С глубокой, тихою тоской,
Как из волшебных старых сказок,
Но с нежной матери рукой.
И стало мне тепло и грустно,
И голову я вверх поднял:
Из пепельной фаты искусно
Опорожнили свой фиал
Из алавастра чьи-то руки,
Как Магдалина, что, Христа
На крестные готовя муки,
Слезами залила уста.
И были облачные слезы
Духовности такой полны,
Что в сердце расцветали розы,
Как от лобзания весны.
И капли с каплями на теле
Моем сливались в ручейки,
И капли с каплями запели
Меж скал от сладостной тоски.
Всё больше их в одно сливалось,
Всё громче пели свой пеан, —
И всё от слезок возрождалось,
Весь жизненный внизу обман.
Нет ничего помимо духа,
Нет ничего помимо слез,
Для чуткого поэта слуха
Всё лабиринт словесных грез.

В пустыне меж поверженных колонн
Уныло воет мощный аквилон.
Закутавшись в поблекшую шинель,
В руке застывшей я держу свирель,
Но не пою: душа моя пуста,
Как будто сняли и меня с креста.
Но умер я не за друзей своих,
Не от идей умолк в пустыне стих.
О нет, я миру был совсем чужой
И шел забытой по степи тропой.
И жутко мне с самим собой везде,
И вилами пишу я по воде.
Лишь этот нравится мне древний храм,
И с ящерицами я по утрам
Хожу сюда, но больше не молюсь:
Я собственных молитв своих страшусь.
Но за меня суровый аквилон
Поет среди поверженных колонн.

Меня влечет морская бездна,
Как будто я гусляр Садко,
И хочется мне бесполезно
Спрыгнуть туда, где так легко

Становится душе и телу,
Как будто я угрюмый краб,
Сидящий на уступах смело,
А не действительности раб.

Там всё чешуйчато-алмазно,
Там всё беззвучно, как в гробу,
Прожорливо и несуразно,
Там жемчуг радужный в зобу.

Чем глубже, тем всё необычней
Глаза и очертанья скул,
И кажется мне всё привычней
Пила зубчатая акул.

И кажется мне, что однажды
Я жабрами и сам дышал,
Не чувствуя духовной жажды,
И инфузорий пожирал,

Иль холодцом зыбился странным,
Прозрачным, как живой хрусталь,
И волны с грохотаньем бранным
Меня несли куда-то вдаль.

Я это помню, и что Ангел
Я был в сияющем раю,
Пока еще в высоком ранге
Стоял за божеством в строю.

Потом, как лучик межпланетный,
Я в моря чешую попал.
Да, я совсем, совсем безлетный,
Я вечность целую страдал.

Как много звезд, и как они прекрасны,
Все самокатный, радужный жемчуг,
Но как они трагически напрасны,
Какой внушают роковой испуг!

Нет им числа! Песчинок меньше в Гоби
Или в Сахаре, чем лучистых звезд,
Покойников истлевших меньше в гробе,
Вселенная – пылающий погост!

Глядишь, и сердце жутко расширяется,
И скоро нет тебя уже совсем.
Ты – озеро, где небо отражается,
Ты – Сфинкс в пустыне, недвижим и нем.

В твоем мозгу кружится Андромеда,
В твоей душе все Млечные Пути,
И Духа чистого в тебе победа,
И некуда тебе уже идти!

Я живу совсем без тела,
Словно заревой петух.
Нет уж для меня предела,
Я давно бессмертный дух.

Сверху белые гондолы,
Полные таких же душ,
Снизу бархатные долы
И угрюмый Гиндукуш.

Всюду бездны, всюду звезды,
Всюду мировая пыль,
Необъятные погосты
И зыбящийся ковыль.

Только крыши Гиндостана
Да хребты пустынных гор,
Только волны океана
Да умерших странный взор.

Облака для них – гондолы,
Что как лебеди плывут
Через горы, через долы, —
Души, как пары, живут.

Только скоро в колыбели
Где-нибудь я вновь проснусь:
Нужно, чтоб поэты пели,
Колыбели я страшусь!

В моем мозгу разбушевалась буря,
И я хожу по планкам корабля,
Кружащуюся голову понуря
И, как монах, неистово моля

Всевышнего о чаше вдохновенья.
И концентрически идут круги
Из головы моей, как от паденья
Булыжника по омуту тайги.

Всё шире, шире, до звезды вечерней,
До Млечного в безбрежности Пути,
И уж следов от Яви нет пещерной,
И червяка больного не найти.

Люблю я это головокруженье,
Невольный, сладкий, старческий склероз: