Николай Щеголев - Победное отчаянье. Собрание сочинений

И жизнь пойдет прекрасно и правдиво
В прекрасном шелковом раю витрины,
Где вы теперь стоите горделиво, -
Осуществление мечты старинной.

Всё прозрачней воздух,
Всё острей слеза,
Всё синее звезды,
Всё слепей глаза.

И дымятся трубы,
И бурлит река, -
Холоднее губы,
Холодней тоска…

И зима близка!

Всем мои стихи доступны, – всем ли?
Да, конечно! Точно снег они,
Падающий хлопьями на землю
В пасмурные мартовские дни.

Всякий вправе подставлять лицо им,
Обелиться с головы до пят
Их мохнатым карусельным роем,
Но – беда! – не все того хотят.

По частицам расточаю дар свой,
Жду, терплю, – на худшее готов.
Но никто мне не прошепчет: «царствуй!»
И руки мне не подаст никто.

Это выглядит мрачней могилы,
Это гибнет человек живьем…
Но какая дьявольская сила
В нынешнем отчаянье моем!

Одиночество, – да! – одиночество злее марксизма.
Накопляешь безвыходность: родины нет, нет любви.
Содрогаешься часто, на рифмы кладешь пароксизмы,
Бродишь взором молящим среди облаковых лавин.

– «Не от мира сего…» И горят синема, рестораны,
Ходят женщины, будят сознанье, что ты одинок
На земле, где слывешь чудаком захудалым и странным,
Эмигрантом до мозга костей, с головы и до ног.

Эмиграция, – да! – прозябанье в кругу иностранцев,
Это та же тоска, это значит – учить про запас
Все ремёсла, язы́ки, машинопись, музыку, танцы,
Получая гроши, получая презренье подчас.

Но ты гордый, ты русский, ты проклял сомненья и ропот, –
Что с того, что сознание трезвое спит иногда? –
Но себя ты хранишь, но встречаешь мучительный опыт
Не всегда просветленно, но с мужественностью всегда!

В этом мире, мире ненастья,
Мире мертвых нудных людей,
Жгут меня холодные страсти, –
Я дрожу от этих страстей.

Дни идут, оскалясь как волки, –
Дни разврата и дни труда,
И холодным и лунным шелком
Отливает ночью вода…

В этом мире мне счастья нету,
Всё – лишь сказка, перечень снов
Одинокой черной планеты
У преддверья многих миров.

И от этой холодной сказки,
От ненужных женских ласк
В неудобной тряской коляске
Отправляюсь я на Кавказ,

И гуляю там, нелюдимый,
Поджидая скорую смерть…
Пятигорск… Золотые дымы…
Взгляд последний, кинутый в твердь.

Люби меня всей чистотой,
Которой я стыжусь,
Люби меня любовью той,
Которой я боюсь.

Люби меня, люби меня,
Все силы собери –
Во мраке ночи, в свете дня
И розовой зари.

Настанет миг, ты подойдешь,
Мучительно любя…
О, ты тогда меня найдешь,
А я найду себя.

Я новым ликом обернусь
И, став самим собой,
Свободно солнцу улыбнусь,
Что встанет надо мной.

Так, вгрызшись в землю глубоко,
Из материнских недр
Сосет ребенок молоко,
Растет высокий кедр.

А обессиленная мать –
Иссохшая земля
Печально будет умирать,
Ребенка утоля…

И ты, оставленная мной
Навеки, навсегда,
Утратишь свет последний свой
И канешь, как звезда,

Во мрак, что безответно нем,
В ночь, чуждую тепла, –
И лишь тогда пойму я, чем
Ты для меня была.

Дни весенние. Синий
И безоблачный свод…
Скоро ветер с пустыни
Желтизну нанесет.
Солнце сядет… И некий
Современник, мой друг,
Вскинет тяжкие веки,
Затуманится вдруг,
И пропьянствует ночью
У распутства в гостях,
И под утро воочью
Узрит дьявольский стяг…
Но волною тяжелой
Захлестнет горизонт,
Зазвучит невеселый
Колокольный трезвон,
Всхлипнет нынешний Гамлет,
Рухнет времени связь…
Вот он мечется, мямлит,
Поминутно крестясь.
И так сладко, так свято
Покаянье в конце
Со следами разврата
На упрямом лице.

Мне скучно… Будильник
Стучит монотонно.
Покой мой бессильный,
Покой мой бессонный!
Но вдруг, будто пенье
В костеле органа,
Нахлынет волненье,
И плакать я стану,
Что мысли приходят
И мрут без свободы,
Что годы проходят , –
Все лучшие годы .
Что ласточки вьются,
Крылами звеня,
Что люди смеются
И травят меня
То ночью бездомной,
То дома и днем, –
А Лермонтов темный
Поет о своем !

От замыслов моих, не подкрепленных
Ни силою, ни верой, ни трудом,
От слов моих всегда полувлюбленных,
Полупрохладных, как забытый дом,
От вечно спутанных и сыроватых
Туч, копошащихся над головой,
И даже от просветов синеватых…
От всей земли, скользящей по кривой,
Бежать, бежать, бежать… – в какое царство?

О ложь!.. О бесполезное бунтарство!

Слова, сорваться с уст готовые
Недели, месяцы, года;
Ошибки старые и новые,
Непоправимые всегда.
И лес из дымных труб над городом,
И круг луны над головой,
И я – с несвойственным мне холодом –
Какой-то странный, сам не свой,
Изогнутыми переулками,
Шагами тяжкими и гулкими,
Вступаю в городскую ночь
Асфальты черные толочь.

Сидит – поджатые колена,
Большие лунные глаза, –
Оцепенелая сирена,
Как затаенная гроза…

Как много, как ужасно много
Людей – в былом, теперь – калек
Толчется у ее порога!
Один красивый человек

Теперь в нее влюблен. Печально
Он с ней до сумерек сидит.
Она не гонит, но глядит
С холодностью необычайной…

А по ночам – она – сирена –
Она – сирена – по ночам
Крадется в парк: дрожат колена,
И косы бьются по плечам,
Как перегрызенные цепи…
Стоят беседки. Месяц строг.
И – ждущий фавн табачный пепел
С козлиных стряхивает ног.

Ноябрьский, прозрачный, кидаемый ветром в стекло,
На серые зданья слетает снежок неуемный.
Последние листья с деревьев еще не смело,
Над серой землею склоняется купол огромный.

Немного белей, но не ярче… лишь тусклых тонов
Мельканье, да красок – лишь выцветших – чередованье,
Скелеты деревьев качаются, ветер готов
Снести мою крышу, – я слышу его завыванье.