Анна Дарбинян - Созданные миражи

Не зови и не мучай тоскою
Об ушедших в небесную высь —
Все они, как и детство, с тобою,
А не в прошлом – туда не стремись.

Мое детство, прекрасное детство-
Не обман и не сон наяву —
Оно в сердце, всегда в моем сердце,
И я с ним до конца доживу.

Хочется счастья, добра и любви,
Чтоб не смолкали зимой соловьи.
Летом дождя, чтоб утихла жара,
Утром вернуть, что промчалось вчера.
Хочется солнечных дней в январе,
Пышной зеленой травы во дворе,
Осенью цвета от яблонь в саду,
Ровной дороги, которой иду.
Хочется все, все не так, как дано —
Нежной любви, словно чудо кино,
Руки любимого, смеха детей,
И от друзей только добрых вестей.
Хочется счастья, добра и любви,
Алой спокойной вечерней зари,
Гор высоты и безбрежья морей,
Хочется сразу и все поскорей.

Я пребываю в призрачных мечтах
и строю замки из песка и пепла,
но наяву мне остается прах
от мыслей искренних и светлых.

Смывает замки времени поток
и исчезают хрупкие надежды —
был помысел мой так высок,
теперь у ног лишь серые одежды

дорог, меня, ведущих в никуда —
нет сил, чтоб повернуть к исходу,
где у истоков чистая вода,
а горизонт синеет небосводом.

Не проклиная, не виня судьбу
за горькие потери и разлуки
дорогой мне отмеренной иду
и слышу душ родных мне звуки
и песня счастья или стон
моей мелодии созвучны,
и как бы ни был отдален
тот звук мне дорог и не скучен.

Она зализывала раны,
В овраг забившись у болота
И ей казалось непрестанно,
Что продолжается охота…
И лай собак все ближе, ближе,
Но сил бежать ей не хватало,
И кровь, стекающая, в луже,
Как взгляд последний застывала.

Остались сиротами дети —
Волчатам выжить не удастся.
Одни в лесу… На белом свете
Они и шороха боятся.

Щенки, рождённые слепыми,
И беззащитными – лишь дети…
Скажите, за убийство это,
Быть может, кто-нибудь ответит?

Или назвавшись человеком
Ты убиваешь – неподобных?
Другого цвета или веры…
А, может, просто – неугодных.

Кто дал тебе такое право,
И власть! А может, разнарядку?
А может, ищешь лёгкой славы?
Иль хочешь так призвать к порядку?

Увы, мы это проходили:
Тридцать седьмой и сорок первый.
Стреляли, мучили, гнобили,
Сбивая души в кровь, и нервы.

Потерь войны на всех хватило,
Оплакать – зализавши раны…
Кого-то власть с ума сводила,
Кому-то быть хотелось главным.
И вымрем, как щенки слепые,
И неразумные, как дети.
Да, люди мы, и не святые…
И мы с тобой за все в ответе.

Война! Опять мне снится та война!
О ней я знаю только по рассказам.
Вой самолетов, взрыв и тишина…
Я поднимаю голову не сразу —
Дзот, взорванный, немецкий замолчал,
И крик «Ура», и все идут в атаку,
И как солдат, мальчишка, умирал,
Что огорчит он этим маму – плакал…
И треугольник – страшно развернуть,
Чужой рукой подписан – похоронка.
А до Берлина еще долгий путь…
Кричит и ищет мама своего ребенка…
И ожидание Победы, как конца —
Мучительного голода и страха,
И верить – выстоит страна,
Ведь много раз ей угрожали крахом.
И беженцы… Куда теперь бежать?
Блокадою сковало целый город…
Мы, не должны об этом забывать!
Пусть этот сон увидит – кто наивно молод.

Я вернусь к тебе рассветом майским,
Первой соловьиной трелью
Из небес открывшихся мне райски,
Нежной распустившейся сиренью.
И тебе напомнит наши встречи —
Сок берез и запах липкой почки…
В этот праздник – радостный весенний
Вновь тебя увижу вместе с дочкой.
То письмо, где ты о ней писала,
Все в крови пробитое осколком.
Жаль, рожденью радовался мало,
В бой ушел, не прочитав и толком.
Нас война с тобою разлучила.
Свадьбу мы свою в любви сыграли.
Ты – седая на моей могиле…
А ведь жить лишь только начинали.

Мне, про войну, писать – не надоело,
Хоть, эта тема не моей души.
Вот, про любовь, закат – другое дело.
Влюбился и грустишь в ночной тиши.
А на войне, где сеет смерть разлуку
И вечное безмолвие души…
Не возвратить, заламывая руки —
Судьбу любви, войны бог, предрешил.
И памятью становятся родные,
Любимые и преданные нам,
И письма, не от них – чужие —
Злой похоронкой, шлют по адресам.
От криков матерей рвет перепонки,
И детский плачь, переходящий в стон,
И обгоревшие воронки и обломки,
И факелом – любимый кров и дом.
И страх, меня переполняет, душит —
Бог создал наши души для любви!
О смерти и войне, писать я трушу
И сердце давит горестно в груди.

Вот, про любовь писать – другое дело.
Влюбился, разлюбил, и все пиши…
Я, о войне, писать и не хотела…
Да слышу крик, безмолвных душ, в тиши.

Не молюсь уже и не взываю
Бог и так мои страданья видит.
Непокорная и всем чужая…
Но ранимая – любой обидит.
На иконах лики незнакомы,
Не родня, так что ж взывать – молиться.
Вот была бы мама на иконе…
Чтоб припасть и сердцем исцелиться.

Не шумите ветром леса —
Плачьте лишь слезою росы.
Руки подниму к небесам —
Не достичь небес синевы,
Не вернуть воды из ручьев,
Талые снега не вернуть,
Не услышать шорох шагов,
Тех, кто завершил земной путь.
Не шумите ветром леса —
Тишина их память хранит.
И небес больших синева —
Как глаза любимых манит.

Папа ты мне не снишься,
а я по тебе скучаю…
Нашу любимую осень
вновь без тебя встречаю.
Осень, и листья клена
красными стали ярко
словно смущенно-влюбленный
спрятался в старом парке,
в стройных рядах кипарисов
выглядит он неловко,
мне за него так обидно —
осень шалит – плутовка,
и моросит дождями,
словно о ком-то плачет —
помнишь, на этой поляне
нашу грибную удачу —
сосны уже под небо
ветви раскинув – руки…
Папа, где бы ты не был
мне тяжело в разлуке.
Папа, приснись сегодня —
в нашем осеннем парке,
не под дождем холодным,
а рядом с кленом ярким.

Твоя рука в моей руке…
и я молюсь, чтоб Бог отмерил
хоть день еще, хоть час тепла…
но в яркий свет, открывши двери
для тех, кто жизнь делами мерил
и ткал судьбою нить добра
зовет тебя… увы, пора…