Денис Иванов - Монологи осевшего

чайной ложкой отмерив
толику мнений,
чужеродных стремлений,
что собрал чужой Иван.
по правде скажи, по вере,
нас мотало по разным городам
или города мотало по нам?

междоусобицей черствой,
тёмной, жесткой,
лампа солнца светит всем,
но издалека,
я по коням, погоням
растекся по свету,
духом оставшись в городе,
в который впадает река.

ярко-алая россыпь рябин.
покой, тишина и усталость.
звезды близко, когда я один.
в сущности, мало осталось.
в моей комнате ходит дождь
и наводит порядок сквозняк,
вынуждая проснуться дрожь.
складываясь напевами в знак.

под нее стучат молотки,
маршируя одними рядами,
в берега пересохшей реки
смотрят чужими глазами.
рядом с тиной, посреди дна,
остатками ржавых остов,
пролегает души глубина
огнями летних костров.

этой зимой будет немного холодно,
но твоё теплое пальто спасет от кисейных хлопьев,
летящих без ускорений свободных падений.
любой поребрик чешется от голода
и сходит с ума от местоимений.

грубо скрипит состряпанный сединой палас,
зато (к счастью) редко приходит икота.
как итог де-юре плац,
де-факто Голгофа.

чертовски душно и голову некуда повесить.
дышу на стекло и пишу имя – пять букв.
функциональность нуль, сушиться
нужно уши повесить. весь кружок ушел в полукруг.

мне сон приснился, в нем Иаков
среди толчей лесов и вод,
на иглах алчных зодиаков
шерстит сей тонкий небосвод.

а кони пали, люди немы
и командир полка так груб.
втирает в дёсны струпья серы
и хвалит ласково свой сруб.

поверх карт кружки от чашек.
зов амбразуры ласков, свеж,
толкает в шум полков и шашек.
меж левых, правых я промеж.

как дым развеется в закат,
и я пойму, на передовой,
вокруг исход, я мирный атом.
чуть облысевший, но живой.

окна моей улицы, разбитые, замотаны изолентой.
несогласные удобрены монетой, костром согретые.
Рубикон не пройти можно, но манит возможность.
сжигая подводные мосты соблюсти осторожность
и технику безопасности сжигания, нырнув в низы,
забыв стыд, жаркий шёпот, костры и вонь конуры.

пока ты бреешь ноги кафелем,
я рассуждаю о тесноте грудной клетки,
переполненной скучными людьми.
курящие каштаны, наполненными грузом ладьи,
второпях ломающие туевые ветки
и считающими себя нормальными.

Харон устал тебя ждать, мы с ним распили водку,
обсудили тебя за спиной. тряхни сединой
и явись хоть раз вовремя, вместо того, чтобы спать.
не нужно рисовать подводку и вертеться юлой,
перед зеркалом, чтобы быть
самым модным среди кукол неодетых.
черт меня, я молчу, про себя ожидая стука.

с начала и до конца луча, попавшего из окна,
воздух состоит из не отбитого проколотого мяча,
из не данного совета, меняющего основание
треугольника, играющего в сознании, как тетива.
от корки до корки книг, в которых буквы
сливаются в покинутые юрты.

часть шестеренок, в полосатой рубашке
крутится в кресле не только горизонтально,
но и вертикально. железно под защитой уставок,
процентных ставок, пробивающих до мандражки.

часть толпы, в роли отдельного индивидуума
приходит в себя в местах, где много дыма.
запах пота вкупе со слезами, примесью рома,
ключ пропускной от двери дома, схема знакома.

входы однотипны, типовые парадки,
вторичные руки, распространенные повадки.
из рук в руки, под аккомпанемент поруки,
идет сигарета, скрученная из фолианта науки.

и это легче и проще, чем строить из себя
многоэтажку, заселенную персонажами
из детства нашего. въехать в себя,
затем на ноль поделя и снести до утра.

значения слова не имеют, но имеют место
быть сказаны ненароком,
случайно,
доводя до отчаяния.
перфоратором в висок бьет будильник,
освещая звуком в довесок очередной могильник.

гимн прошедшей юности,
под него не нужно с места вставать
в смысл фраз уповать,
кропотливо занося в тетрадь
имеет место быть распространенная
взаимозаменяемость
безотлагательная суета и невменяемость
на входе ждет нас контроль,
пропуская уйти в головой
в вихрь шум, покрывал.
вычисляя всех, кто не спал,
отпаивая какао, завернув в плед,
и забирая с собой
в подвал, к тем, кто происходящего
не понимал и момент потерял.

узнавай своих, друг мой,
по кругам под глазами,
они приведут тебя в чувство,
даже не приходя в сознание.
положат между проходов в
высотное здание и
подключат через общий стакан
к полотну осознания.

сначала была Земля. твёрдая и сама не своя,
до тех пор, пока не пришел многоногий человек
со своими принципами. «так! да я тут вовек
не разгребу мыслями дело тонкое, долгое».

и призвал человек музыку. и музыка та
ему понравилась. стал он класть штукатурку
неба, заводя шкатулку времени, предавая
анафеме и преждевременно ругаясь.

создал человек небо и космос, и был он
пепельный, с известкой плоский.
дал сей издатель начал объем месту,
дабы он смотрелся действенным.

населил шматок места тварями, каждой
по паре. и сказал «извини, брат, не для тебя
создавал это дело я. своё тебе еще нужно
самому поискать, ну или, на край, создать».

ушел человек бродить в пустоту,
создавая красивые места. самое
прекрасное он занял людьми,
замещающих тебя на твоём посту.

напустил пыли в глаза живущим, создал
факт и назвал его «случаем», сказал имя
своё, адрес домашний, чтобы было, кого
звать (и бранить), когда страшно.

напоследок дал напутствие – «дети!
ходить вокруг одному сурово и страшно.
в моё отсутствие не шалите, и это, самое,
станьте, как корова, домашними.

соорудите себе четыре стены и ходите по ним
туда и обратно. как надоест – вернитесь
и ходите обратно-туда. я ушел, мне пора,
не скучайте, слова мои потомкам завещайте.»