Феликс Чечик - Сирень. Избранное 2014—2016

лёгкость бытия и бремя
среднерусской полосы
останавливают время
как настенные часы
мимо поля леса мимо
еду еду еду я
где давно невыносима
невозможность бытия
еду еду еду еду
еду ночью еду днём
чтоб отпраздновать победу
смерти над небытиём

и так до гробовой доски
точней до савана
я обречён искать носки
теряя заново
и находить сто лет тому
назад потеряны
билет автобусный и тьму
вещей вне времени
напёрсток бабушки отца
расчёску с перхотью
и в бесконечность до конца
поверить нехотя
но обнаружится в трюмо
в почтовом ящике
от мамы умершей письмо
из настоящего
и улетучится тоска
и одиночество
и жить без парного носка
опять захочется

проснуться затемно пока
ещё и птицы не проснулись
не видеть слышать рыбака
среди офонаревших улиц
несущего рыбацкий скарб
вздыхая и кряхтя под грузом
к реке где зазеркальный карп
ощупывает бездну усом
и засыпая слушать птиц
и сон увидеть на рассвете
непродолжительный как блиц
и удивительный как дети

Перестать суетиться
на скончании лет,
как вечерняя птица,
что не сыщет ночлег.

Перестать, и как будто
жить, не зная границ,
просыпаясь под утро
от молчания птиц.

ракушечник море
и жёлтый песок
но время немое
закончилось в срок

надолго ли это
бог знает один
со скоростью света
у моря сидим

1.
и жизнь ясна как пень
светящийся незримо
где кепка набекрень
и сигарета «Прима»

где время наконец
горячее застыло
как если бы свинец
для чики и грузила

2.
не угодно ли угодно
дым отечества отца
сигареты марки «гродно»
не выветриваются

а лежат на батарее
и не высохнут никак
дым отечества скорее
струйка дыма в облаках

3.
серёги андрюхи и бори
курили «Памир»
смотрели сквозь дырку в заборе
на призрачный мир

сквозь дырку в заборе смотрели
парили над ним
а дух заблудившийся в теле
клубился как дым

Ничего не вижу из-за тумана.
Подойду поближе – папа и мама.
Как на старом фото стоят в обнимку,
но не я, а кто-то глядит сквозь дымку.
На отца здорового и молодого,
не мигая, снова глядит и снова.
И на мать – красивую в новом платье…
Но туман, – не синий, укрыл объятье.
Навсегда исчезли под пеленою.
И разверзлась бездна, и стала мною.

Я заплачу неустойку,
я рассчитаюсь сполна.
На разноцветную сойку
дай посмотреть из окна.

Дай на неё заглядеться
только на четверть часа.
И не вернуться из детства
чистого, как небеса.

О чём, как не об этом,
писать издалека:
о смерти вечным летом
и жизни мотылька.

Всё остальное – только —
сопутствующий фон,
но бесконечно долго
не исчезает он.

я не был никогда
поэтом молодым
бурлящим как вода
и лёгким словно дым
я сразу в старики
попал как в переплёт
сижу возле реки
и превращаюсь в лёд

1.
Незнания тяжёлый дым,
как тучи зимние – клубами.
Над математикой сидим,
соприкасаясь головами.
А до контрольной два часа,
и нету шанса никакого
рассеять эти небеса,
чтоб солнце выглянуло снова.
На пару с другом, – друг и я,
а против нас весь мир, конечно;
злорадствуют учителя
и плачут мамы безутешно.
Но выход есть, – и не впервой:
порвать дневник и сжечь тетрадку,
и с углового головой
забить победный гол в «девятку».

2.
Я учился, влюблялся, дружил, —
я был счастлив, как не был ни разу:
посреди разорённых могил,
но невидимых сердцу и глазу.
Что ты скажешь теперь, балабол?
Теплотрасса нуждалась в ремонте!
С пацанами играли в футбол
черепами Рахели и Моти.
И пока не ударил мороз
мы играли на улице нашей:
черепами Исаков и Роз,
черепами Дебор и Менашей.
Я стоял на воротах. Я был
вратарём, подающим надежды.
Я учился, влюблялся, дружил.
Я был счастлив. Закройте мне вежды.

3.
Наплевав на урок и отметки,
резче ветра и хлеще дождя,
возвращается из кругосветки,
даже из дому не выходя.

Возвращается, чтобы в который
раз опять умирать от тоски,
и смотреть из окна на заторы
ледяные, и плыть у доски.

С опозданием на
две, – чуть больше – недели,
наступила весна
и грачи прилетели.

И в течение двух
дней весенних, – чуть больше,
зимний выветрен дух,
как еврейский из Польши.

ещё ещё ещё ещё
кручу кручу кручу
присаживайся на плечо
бесплатно прокачу

у нас навыкате глаза
но страха нет как нет
картина маслом стрекоза
апрель велосипед

Такие коврижки, такие дела:
с вещами на выход в чём мать родила, —
и эти последние вещи —