Катерина Большова - Стихи в альбом ХХI века

© Катерина Большова, 2016

ISBN 978-5-4483-5135-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сгинул век

Часть первая

Там воздух намолен серебряным веком

здесь меня рисовал Модильяни бездельник

здесь с рязанским акцентом водитель такси

здесь ни дня не прожить без любви и без денег

здесь сто лет умирать мне от русской тоски

там воздух намолен серебряным веком

там море намолено нашей любовью

но прошлое в клочья разодрано болью

как парус как небо разодраны ветром

я небо себе положу в изголовье

я воздух согрею в ладонях дыханьем

я море наполню нашей любовью

и я научусь…

крюк в Елабуге

вздох в Елабуге

ох и всласть накричусь я в Елабуге

в лопухах за церковной оградой схоронена

Родина

это запах глухой

богаделен

это времени сквозняки

это вход или выход в бессмертье?

нет прости это просто стихи

Я с других площадей

Бедная Россия. Незачем скрывать – есть в ней какой-то подлый слой. Вот те, страшные, наполняющие сегодня театры битком. Да, битком сидят на «Маскараде» в Имп. театре, пришли ведь отовсюду пешком (иных сообщений нет), любуются Юрьевым и постановкой

Мейерхольда – один просцениум стоил 18 тысяч. А вдоль Невского стрекочут пулеметы. В это же время (знаю от очевидца) шальная пуля застигла студента, покупавшего билет у барышника. Историческая картина!

Гиппиус З. Н. Дневники. – М., 2000

бабы пьяные бузят

просят хлеба

а над Охтою закат

на полнеба

лихо шпарит пулемет

вдоль проспекта

кто нас дураков поймет

в петлю

в пекло

ради красного словца

ради денег

ради думца-подлеца

Манек

Стенек

и уже гуляет март

не до хлеба

и кровавый Маскарад

во все небо

я с других площадей

где в каре не стоят и не вешают

я веселых кровей

но во мне столько слез понамешано

что мне горько и тяжко

ненавижу

прощаю

мы не чужие

я всего лишь дворняжка

твоих подворотен Россия

я блокадного хлеба

последняя крошка

ответчица

я ушедшее в небо

горьким дымом Отечество

и люблю всех безумно

и это не лечится

между адом и раем

есть выбор

бог не фраер

нам

с вещами

на выход

Ода двадцатому веку

он еще неуклюж

но уже без корсета

век прогресса

курсисток и керосинок

рвется в небо

на своей нелепой фанере

но луна уже на ущербе

«Ich sterbe…»

он еще натворит

напридумает лихо

век прогресса

тотальное гетто

слава Богу

рай

пока что

на небе

и луна на ущербе

«Ich sterbe…»

«Ich sterbe…»

«Ich sterbe…»

нам так легко сойти с ума

тифозный век

тифозная зима

Веселый брадобрей

с чугун-н-н-ными глазами.

душа воробушком вспорхнет

за нами?

воробушком и упорхнет.

ведь смерти нет!

легкое дыхание

на морозном стекле

протает к людям

слово дурацкое

любим

и чуть пониже

сердитое слово

Бунин

и сердце червонной масти

гимназисточек глупое счастье

вот ведь какую ерунду

надышат

обо всем остальном

читайте выше

не люблю алгебру

чувств

сигареты Мальборо

Альберта

и прочую чушь

а геометрию

еще пуще

треугольники

квадраты

и круги

под глазами

хочешь разлюблю

чтоб мне верили

открываю шлюз

вверх

по времени

знаю не вернусь

не гляди растерянно

открываю шлюз

здесь я

временно

открываю шлюз

вверх

по времени

там я долюблю

там мне смерть

намеряли

папка пьет запойно

мамка ест от пуза

тихо и спокойно

в городочке Руза

с тишиною вровень

жить наверно счастье

редко здесь хоронят

умирают чаще

ничего не придумаю нового и выдумывать не хочу

просто так без причины и повода

строчки эти строчу

и какая может быть логика

дом кирпичный кирпичный гараж

беспросветной тоской алкоголика

этот в копоти серый пейзаж

и сама себе уже памятник словно столб соляной

и катитесь вы к чертовой матери

кто такая а ты к то такой

кто из камня из глины из дерева из всего кто горазд

из двухстволки кто и из стерео загоняя машину в гараж

Что ты тащишь в высоку гору

письма скорбные с Понта

пеплом в сарматской печи

чужбина до горизонта

попробуй перекричи

да кто я такая

меня окликают

береза

дорога

за горизонт

Родину не выбирают

она выбирает

Овидий. Скорбные письма.

Понт.

а в мареве стылом

чужбина

чужие

и скифское небо

и звездная тьма

но в люльке качает

Время Россию

качает и сходит с ума

и прошлое петлей

татарским арканом

удавкой на шее

степных кобылиц

и Время сочится кровью из раны

а небо на землю

падает ниц

кукушечка кукушечка

в лесу кукует

по малым своим деточкам

видать тоскует

из-под высока бережка

ей эхом отвечают

то ль камыши

то ль уточка

ты кто такая

что ты тащишь в высоку гору

что ты тащишь

что руки к горлу

что ты тащишь так

смертельно

крестик медный

медный

нательный

сгинул век

век пятнадцатый

век тишайших молитв

во грехе раскаявшихся

неспешно и несуетно летописцы повествуют о нём

всё больше уставом

ладно буковки выписаны

киноварью искусно изукрашены

да и не буковки это вовсе

маковки церквей

и титла над ними что кресты золотые

и вьются над ними птицы Божьи

сияют звезды горние

и свод летописный что свод небесный

запрокидывай голову и смотри на свет

прошедшего немеркнущий

вечный

благостный

только обман всё это

век пятнадцатый поднятым на рогатины медведем

ревет

зазеваешься

он не кожу а мясо сдерет

не тело а душу заломает

и не киноварью буковки изукрашены

кровью

впрочем обман и это

сгинул век

толкуй о нём так и этак

всё будет ложь

всё будет правда

Это с Нарвы как гром покатилось

мы уже три столетья за это все платим

это с Нарвы как гром покатилось

мужика нарядили в немецкое платье

и обрили боярские лица

и не сваи вбивали в подножье столицы