Анна Максудова - Все, что дорого и свято! Семейные хроники

И птицы, чтоб продлить тепло,
На юг умчатся далеко.
Деревья сиротливо, высоко
Под ветром шлют им свой поклон.

Всё поглощает мгла веков…
Ещё пока никто не смог
Вспять повернуть извечный ход.
И сделать всё наоборот.

Но коль была я рождена,
Судьба моя предрешена.
Как день всегда сменяет ночь,
Меня заменит в жизни дочь.

Так значит, все же буду я,
Вернее, будет кровь моя.
Она, впитавшись в толщу лет,
Окрасит мой далекий след!

Не знаю, сказка или быль.
Проверить невозможно.
Началу роду дал бобыль,
Запутано всё, сложно.

О том стеснялись говорить,
Лишь только по секрету,
За жизнь должны благодарить
Великого поэта.

Неосторожен, влюбчив был,
Оставил в связях росчерк.
Повесой в высшем свете слыл,
Испортил много дочек.

Таких, как мы – здесь наскрести,
Подкидышей немало.
Все началось, Господь, прости,
Наверно с Ганнибала:

Потомок древнего двора,
Плененный из пеленок,
Достиг гнезда царя Петра
Невольник-арапчонок!

Не стану в дебри уходить
И долго словословить,
Наш род от Пушкина лежит,
И К*** в запретной плоти.

Вот так легенда обросла,
И перед смертью мама
Все, что запомнила сама,
Внучатам рассказала:

«Ваш прапрадед был Скачок,
Его Леоном звали.
И никому невдомек,
Чей род мы продолжали.

Подброшен был он к бобылям
Студеной зимней ночью.
Полузамерзший, в кружевах,
Но это, между прочим…

Разбогатели бобыли,
Принес младенец счастье,
Они не чаяли души,
А деньги шли все чаще…

Но вот однажды у ворот
С пролетки дама сходит,
Стучит назойливо в забор
Парнишка к ней выходит.

Полумужчина, смоль в кудрях,
Оливковая кожа,
Она сказала: „Боже, как
Ты на отца похожий!

Прости за всё, мое дитя!
Нас бес, видать, попутал,
Игрушкой я была тогда.
Но с этой вот минуты

Я от тебя не отрекусь,
Омою грех слезами!“
Пушок, пощипывая ус,
Он так ответил даме:

„Есть у меня отец и мать,
Люблю их, почитаю,
Не стану память напрягать,
Я вас совсем не знаю.

Готов я грех за вас нести,
Вы успокойтесь, дама,
Спаси Господь вас, сохрани,
Вы для меня не мама!“

Она стояла, не дыша.
Был приговор суровый…
Наверно, ноша нелегка
Досталась ей до гроба.»

Теперь кто станет говорить?
Свидетели забыты.
Хочу тебя благодарить,
Скачок, не лыком шитый.

Спасибо, пращур мой, за всё,
Колени преклоняю.
Ты помнил долг, свое гнездо,
Твой род не умолкает!

Возможно, я не доживу,
Но вот в легенду верю,
Займет потомок высоту
На том забытом древе!

Мне часто снится отчий дом.
Ветла, качели над ручьем
И небольшой уютный сад.
А среди лета страшный град,
Гряды седой поток комет,
Площадка для игры в крокет,
Где бородатый наш отец
Играет бойко, как юнец.
Резной я вижу палисад,
Два камня у крыльца стоят,
Ступени с писаным ковром
И дверь с затейливым звонком.
От кухни дверь на черный ход,
Где на приступках каждый год
Варенье мама впрок варила.
А на рассвете рожок Нила
Ее, уставшую, будил.
Брала откуда столько сил?
Порядок, всюду чистота,
Еще мне снится суета:
Под Рождество нам дед Мороз
Украдкой в залу елку нес.
И запах хвои и смолы…
А утром с Крёстной впереди
Мы начинаем хоровод.
И фисгармония поет.
Её протяжный нежный звук
Преображает все вокруг.
И дом не дом, а уж дворец.
И звезды падают с небес!
Забившись в кресло глубоко,
Я их ловлю. Как хорошо
Здесь жить и верить чудесам!
Потом отец гитару брал:
И мелодичный баритон
В раздумье пел «Вечерний звон».
Потупив влажные глаза,
Мать подпевала иногда,
А гости хором за столом
Меж строк вставляли «бом-бом-бом»!

Из тех знакомых и родных
Нет никого почти в живых.
И мы состарились давно…
И как забытое кино
Мне детство снится по ночам,
Как безмятежно, чисто там!
Снимаю с плеч тяжелый груз
Прожитых лет и снова мчусь
По волнам памяти своей,
Чем старше – глубже и светлей
Далекий вижу звездопад
Своих ровесников ребят,
Что спят давно в земле сырой.
Остановись здесь память, стой!
Все это будет лишь потом,
Осиротеет старый дом.
Ручей травою зарастет.
Там нас никто уже не ждет,
Неузнаваемо кругом…

А мне все снится отчий дом
И молодой цветущий сад.
Вот так уж много лет подряд.
И даже сквозь глубокий сон
Отцовский слышу баритон.
И материнские глаза…
Воспоминаньям нет конца!
Не повернуть былое вспять,
Я лишь пыталась рассказать,
Что память бережно хранит,
Как сердце иногда болит,
Что с каждым днем короче путь.
Не за горами час…
Уснуть придется мне последним сном…
Пойдет своим жизнь чередом.
И будет кто-то, как и я,
Терзать бумагу и себя,
Чтоб пару строчек написать…
В сердцах Пегаса проклинать!
Я ж доморощенный поэт —
Крылатых слов в запасе нет.
В часы досуга от забот,
Надеюсь, кто-то да прочтет
Мой незатейливый рассказ.
Здесь все как было без прикрас.
Таким я помню отчий дом
И годы, прожитые в нем.

Ах ты, Руза-карапуза,
Заповедный городок,
Древа родственные узы
Гроздей связан узелок!..

Для меня пути начало
Неисхоженных дорог,
Не к тебе ли я шагала,
Мой питающий исток?

Я до неба доставала
Притяженья сбросив пут,
Но обратно возвращалась,
Находя себе приют.

Разрастайся, город славный!
Ты красив, как божий слог!
Ты на свете самый главный,
Мой родимый уголок!

Мне было семнадцать, а я торопила.
А мама задумчиво мне говорила:
«Зачем ты торопишься, доченька, жить?
Пройдут эти годы, и будешь тужить.

Напрасно ты юность свою подгоняешь,
Что ждёт впереди – всё равно испытаешь.