Юрий Грум-Гржимайло - Три складки времени. Стихи

Уже к закату потянулись
со стен кремлевских мастера,
в пыли посадских узких улиц
легла нещадная жара,
на площади дьяки кричали,
в кружалах рвался разговор,
в котором часто поминали
татар, дружину, княжий двор.
А там – в бревенчатой палате
светился окон долгий ряд,
узорочьем витиеватым
боярский щеголял наряд.
Сидели все согласно роду
у стен на росписных скамьях,
и тихий гул вился под сводом
и колебался на огнях.
Давно известий ожидали,
что летом ждать большой беды,
еще зимой шиши писали
на Русь про кошуны Орды,
о том, что темник скоро тронет,
покинет свой поганый край,
и вот —
уж на реке Воронеж
стороже встретился Мамай.
Так сообщили из Рязани,
прислав в Московию гонца:
татары снова алчут дани
и ждут Батыева венца…
Князь вышел в гридницу без свиты:
– Я весть, бояре, получил.
Да будет ныне темник битым,
пора нам, други, за мечи!..
Послать гонцов во все пределы,
чтоб к августу узнать ответ —
на правое, святое дело
велю собрать войска в Москве!
Поскакали гонцы —
посланцы от великого князя,
только пыль от копыт
по дорогам Руси завилась,
а к избе от избы
по тропинкам кружального сказа,
обгоняя гонцов,
вслед за новостью новость неслась:
– Говорят, поганье
пред Рязанью опять набежало,
и в Московии князь
собирает великую рать,
слал оружье ковать, —
было слышно за чаркой в кружалах, —
– Новгородцы, поди,
отказали дружину прислать.
– А в Твери – пустота,
с той зимы еще ветер гуляет,
так разграбили все —
даже пахарей нет на земле…
– Столько войска сошлось у Коломны,
аж глаз не хватает,
будем вместе сам-друг, —
волновался народ на селе.
В полутемной избе,
где по-черному печку топили,
где нехитрый уют,
да орава голодных мальцов,
со слезами в глазах
вновь молодки иконы молили,
чтоб убрать урожай
и сберечь от войны мужиков.
А когда не они —
понимала селянка любая —
кто ж к Рязани пойдет,
а Мамаева рать велика…
Ты повсюду одна,
доля женская,
доля людская,
если ворог идет —
проводи на борьбу мужика.

…Со скрипом ворота Кремля открывали,
лежал меж холмов августовский туман,
последние сулицы в кузнях ковали,
последние стрелы ложились в колчан.
Темнели загаром сожженные спины,
плескалось глухое молчанье толпы,
к червленому знамени княжьей дружины
тянули немые иконы попы.
Надрывно носились юродивых крики,
шаги утопали в дорожной пыли,
обоз потянулся с тележечным скрипом,
и конный и пеший к Коломне пошли.
Князь Дмитрий
в доспехах новградской чеканки,
прищурясь от солнца, на рати смотрел,
которые шли перед ним по Солянке
в задонские степи,
в Рязанский предел.
Пора!
И сторожи известье прислали —
Мамая мы встретим
в верховьях Донца,
у бродов там поле они подобрали,
на коем придется стоять до конца…
Советам пустынника Сергия внемля,
срывая набеги Орды и Литвы,
князь Дмитрий упорно славянские земли
сливал под единым княженьем Москвы.
Баскаки с Московии дани не брали,
с дарами послы не ходили в Орду,
все больше и больше купцы торговали
на ярком и людном торговом ряду.
Удельным князьям
волю «старшего брата»
порой изъявлять приходилось мечом,
казна серебром пополнялась и златом,
что начато дедом его и отцом.
Ложились повинности княжеских строек
на смердов простых и посадских людей,
смотрели хоромы дворовых покоев
на церкви, посады и шум площадей.
Он вспомнил Мамая тщеславные речи,
когда получал на княженье ярлык.
Ну, темник раскосый,
покуда,
до встречи,
а к нынешней встрече
ты, чай, не привык…
Пора!
За посадом скрываются рати,
стремянные князю ведут жеребца.
Вернемся!
И горечь победы из братин
во славу погибших допьем до конца…

Когда-то кто-то встал впервые
за эту землю, отчий дом,
и вот – идут они, живые,
туда, где катит воды Дон,
где утром поздние туманы
к земле склоняют ковыли,
куда на поле новой брани
сторожи дальние ушли.
В пыли сокрыт и скрип телеги,
и блеск кольчуг,
и конский храп,
на кратковременном ночлеге
тревога мечется в кострах,
и вновь заря зовет в дорогу,
за переходом – переход,
с жарой свыкался понемногу
и стал привычным липкий пот.
Осталась позади Коломна,
приезд Мамаевых послов,
что темник дани ждет огромной
и повернуть войска готов.
И вот – крутым изгибом Дона,
как лук натянутый в руке,
с лесочком над овражным склоном,
с холмом высоким вдалеке
явилось поле Куликово —
трава по пояс, тишина,
и лишь закат крылом багровым
большую кровь напоминал…

У чермного шатра
неусыпная стража стояла.
Языка привели —