Терентiй Травнiкъ - Белокнижье. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

За окном – сплошная осень.
Настроение – занозит.
Самочувствие – свербит…
Бытовухобытный быт.

Одеяло… Я – под ним.
Ах, и нудная же нота!
Вот, такой вот трендибрынь,
Вот такая – неохота.

По будильнику мне всё —
И начальство, и работа.
Из всего лишь «ё» – моё,
Остальное – пусть кого-то.

Я – окопник, я – пехота.
Самокручу бытиё.
Под зеничную зевоту
За окном стихами льёт.

Взять, и в осень загруститься.
Надышаться трав пожухлых.
С редкоснежием кружиться
И скользить ледком по лужам.

Взять, и с осенью на время,
Перейти на «ты», сняв бремя.
Не потери смыть дождями,
А текучек канители.

И дождаться, чтоб запели
Завывальную метели,
И начать на самом деле,
Сердце раздавать горстями,
Сидя долгими часами,
С не пришедшими гостями —
Доиграть, что не сыграли,
И… допеть, что не допели.

Горевало горе горько,
Что нет счастья у него.
Охи, ахи, да и только,
Эх-хе-хе… да ох-хо-хо…

То – слезливо, то – печально,
То – тоскливилось ему,
Не хватало горю… счастья,
Горе горю, – ни к чему.

У него его немало,
Вот оно и… раздавало —
Где попало, с кем попало
Горе – горюшко хлебало.

Горе тоже ищет счастье,
Бродит нищенкой средь нас,
Может быть, когда и встретит —
В первый… и в последний раз.

Пишу стихи… На всякий случай
Я их – в черновиках пишу.
Когда становится мне скучно
Я эти стопки – ворошу.

Карандашом пометки ставлю
И удивляюсь каждый раз,
Когда, пусть малость, но исправлю, —
Совсем иной приходит сказ.

На пожелтевшую бумагу
Стекает новая строфа;
Так намываются мной фразы
Обыкновенного стиха.

Да… Осень – больше, чем влюблённость.
И для меня, в который раз,
Её немая окрылёность
Рисует трепетный рассказ.

И всё, что вижу в эту пору,
Всю писсаровскую мазковость,
И перелётность, и кленовость
Вверяю вам, читатель мой.

Ещё скажу, добавив к слову:
Такой желанный
и…
родной.

Всё дописать. Поставить – точку,
И ранним утром, когда свет,
Идёт волною на просвет
Тумана мутной оболочки,

Задуть уставшую свечу,
Что рядом плакальщицей верной
Все строки, начиная с первой,
Вверяла древнему огню.

И напоследок, словно подпись,
Скрепившую всему итог,
Над письменным столом, как вензель —
Свой дивно пахнущий дымок,

Оставила моим началам,
Благословив на новый день,
Которого – всё будет мало,
Как ни крути, как ни одень.

Воск капал на листы устало
И гнулась майская сирень,
Как фиолета опахало,
Как глубины полночной тень.

Иду в свою работу с головою…
Любимая, ты делу не помеха.
Не стала ни гетерой, ни мечтою,
Но – спутницей, родному человеку.

Нет, в беды не беру, один в них маюсь,
Ползу один по этим самым бедам,
Строфою немудреною вплетаюсь
В печали я о песне недопетой.

Расходимся велением судьбы,
Ведь сердцу – даже строчкой
не прикажешь.
Печаль непостижима для весны,
И за весну – «любимый мой» —
ты скажешь.

Два мира, два пути Мужчине:
Один – творить и созидать,
Другой, опутавшись кручиной,
Из плоти Женщину спасать.

Ведя её по зыбям чувства, —
Соленый вырастить кристалл,
Но демон мастерит искусно,
Он для неё – Искусством стал.

Там нет благоуханья света,
И иллюзорен чистый цвет.
Казнила женщина поэта:
Глава на блюде – вот ответ.

Умолк пророк. Соблазны плоти
Пленили танцами царя,
И до сих пор, незримой гостьей?
Стучится к женщине – земля.

И как в невольном сновиденье
Вползает мрака пелена,
Так к женщине приходят тени,
И вновь – покойница она.

Дано мне видеть маску смерти
На лике женском в этот миг,
Печальней нет её, поверьте:
Горит погашенностью лик…

В доме по-ночному тихо.
Фонарей дрожащий свет
Сочным цветом облепихи,
С желтизной лёг на портрет.

И в причудливом дрожанье,
Проявившихся теней,
Вижу я, как оживает
Образ твой в душе моей.

Слышу шепот. Вижу – губы,
Сквозь натянутость холста,
В эти самые минуты
Мне являют чудеса.

В полуяви, полудрёме
Вновь мы встретились с тобой.
На стене – портрет и в доме
Только – я и… запах твой.

Запах имени и жеста,
Запах взгляда и шагов.
Льётся по стене отвесной
Бой встревоженных часов.

Но ничто нам не мешает
Наслаждаться тишиной
И вкушать невинность тайны,
И вдыхать её покой.

Не говори мне – не люблю.
Пусть так, но промолчи, родная.
Дай – доиграю, допою,
Чем грезил, чем живу, мечтая.

Всё то, что на сердце лежит,
Дай выплакать стиха твореньем.
Не говори мне – не люблю,
Не уводи под гнёт сомнений.

Дай долететь до синевы,
До убаюканности звёздной.
Пусть не нашёл любви, увы,
Но накопившиеся слёзы,

Возможно мне ещё сдержать,
Не дать им накатиться рёвом,
А только выжаться в тетрадь
Стихом – до ниточки солёным.

«Почем стихи?» – спросил я как-то
Торговца книгами с лотка.
Он мне ответил виновато:
«Давно – поэты с молотка.

Начнем с рубля, а там увидим,
Бывало з а три отдавал,
Вчера, вот, – Травника купили,
Так за два семьдесят отдал…

А то – давай, стихи, что надо,
Бери… за столько, – сколько дашь.
Неихненское нынче время,
Не гри-фи-лит-ся карандаш».

Я выкупил свои вериги
На все, что были – за углом.
Москва… Осенняя… Дом книги…
Что дальше? – Допишу потом…

В новый год подарите мне снега,
А еще шаробёдрую бабу
В панталонах снежного цвета.
Рыхлым телом, похожим на вату.