Наталия Логинова - Любовь, смерть и другие неприятности. 2006—2016 в стихах

кончики пальцев
заряжены вдохновением,
взгляды коллег переполнены недоумением,
так и хочется их успокоить, но —
я не мастак в передаче успокоения.

я умею, напротив, шебуршить души,
слушать влажность осени,
листву слушать,
умею играть словами под настроение —
в общем, бесполезны мои умения.

умею паниковать без повода и со вкусом,
умею жить без денег, общаться с трусом,
истериком, психопатом и мазохистом —
иногда это даже бывает и интересно —

но для нормальных людей в моей жизни так мало места

что они, это чувствуя, крутят пальцами у висков,
я встречаю это с душевным «всегда готов»,
я люблю красный цвет, целоваться, вагон плацкарта,
и когда снег тает хотя бы в финале марта,
и когда народ пусть не читает сартра,
но хотя бы в курсе, что бродский писал стихи.

но вокруг столько интереса к процентным ставкам,
пробкам, мигрантам, власти, «опятьвсёдорожает»

столько людей хронически уезжает,

что не ясно, чему уделять внимание,
и не стоит ли озаботиться нам заранее,
поскольку пример заразительнее премьера,
а на премьерах скучно и дорого,

скучней, чем в парке.
там тишина и промозглый осенний дым
кусок души дышит там, невредим,
впитывает то, что неуловимо,

ему наплевать, что мы здесь не победим.

Просыпаешься – снег опять завалил в окне
полдороги, людей, пейзаж, горизонт, ноябрь;
у тебя изнутри
поднимается по спине
холод, ночь, зима, одиночество. Кипятком
обжигаешь чашку,
вырывая из полусна,
где ты, тепло, юность, весна-красна,
по каким городам и весям ты нас бросаешь?..

Из крана в лицо – такой ледяной водой,
и ветер взвывает в трубах,
совсем не в ивах.
Моя сверхзадача – остаться самим собой —
мне самому не кажется выполнимой.

Так трубач берёт ноту, а она не идёт к нему;
так север
не отдаёт тебя никому;
так городской, напуганный снегом воздух
превращается
в сказочную тюрьму.
Помнишь, вечность, дворец, Кай и осколки льда?
Где же ты, Герда… Чайник опять остыл,
батареи замерзли, я стою у окна. Туда
бросили мир, и он без чужой заботы
застыл как изгой,
покорёженный,
глупый кто-то.

И я – безнадёжен – опять без тебя простыл.

и мы сойдём с ума, но не сдадимся
и если мир, бессонный как луна,
пойдёт на вы —
мы видим наши сны —
и этим иногда тайком гордимся.

вот этот сад, там бродит чья-то тень,
звонит в потёмках наша дребедень,
и намекает, что намек понятен.
мир полон белых пятен, как нам знать,
что воздух держит нас,
что он за нас,
и можно спрятаться на голом пустыре.

вот невесомость, ясная вполне,
вот независимость, дешевле, чем свобода,
вот бой часов как знак начала года,
вот я, как ничего не знак, и мне
спокойно дышится в дождливых переулках,
и кто бы знал, но эта тишина
скрывает гайки, винтики и втулки
и механизмы появленья сна.

шарахаться в ночи в конце-концов
не самый худший из всех вариантов,
вариативность хуже чем война.
ей нет конца и края нет в помине,
на этой окружающей твердыне
не устоит и простенький бордель.
вот,
например,
часы неугомонны,
и кто-то вышел в свет довольно сонно
в роддоме, заорав куда попало
и верно оценив, куда попал.
теперь, укрывшись сном как одеялом —
его, как остального, всегда мало —
идёшь в лесу, похожему на полночь,
и воздух холодит морскую пыль,
и быль, и небыль рядом за замками,
кого мы ждем —
всегда, всегда не с нами,
нас взял в кольцо своими чудесами
мир,
и осталось только сделать вдох.

таков расклад, а дальше будет. будет.
лежат в ладони камни с побережья.
они пропахли солью и дождем.

мы прячемся и снова всё сначала.
я им скажу, что что-то потеряла
и может быть к обеду мы вернёмся
но только если что-нибудь найдём.

Здравствуй, Алиса. Я хорошо, спасибо,
как у тебя? Просто невыносимо
писать этой ручкой. Сменил, продолжаю: май
от января отстоит практически на полгода,
но если не знаешь, что отвечать —
как встарь
пиши про погоду.

Я – ничего. Ты, полагаю, тоже.
Эта похожесть нас довела до ручки
(хорошо не в петлю). Зачем-то лезу из кожи,
демонстрируя оригинальность ума. Боже,
почему, избавляясь от мелодрамной ноты —
безнадёжно —
выглядишь идиотом?

Впрочем, не обращай. Смысл моего письма,
устав от меня, ушел покурить, пока
я тут ваяю очередной балласт
буквострок в никуда. Тебе повезёт, бог даст,
сидеть в январе с этой дурацкой ручкой,
но тогда
это будет фарс.

Как и любой повтор. Только в театре сцена
раз за разом встречает аплодисменты зала,
жизнь, в отличии от, терпеливо дождётся финала,
чтобы не повторяться боле. Впрочем,
прекращу этот бред,
чтоб не влезть
в области многоточий

и прочие сферы. У нас мороз,
от окна дует. Пока я писал – замёрз,
и о чае горячем как-то больше приходят мысли,
посему завершаю. Жду ответа, тебе – сильнее.
Адрес прежний, ключи у тебя, я все тот же
дурак и писем
писать категорически не умею.