Антон Горохов - Дробью. Стихи

Но мимо все прошло, как звук,
Ах да, не знал об том и что же?
Храни тепло знакомых рук,
Пока к тебе Бог расположен.

Не жалуйся, терпи, надейся,
И не ровняй себя с другим,
Хоть в порт вернулся старый крейсер,
Но все ж вернулся он живым!

Я ввержен в тьму ночных теней,
Пленен, раздавлен, как плебей!
Меня неправедно судили,
Я оправдаться не сумел
И кляпом лжи мой рот закрыли,
Хоть я не трус, не мягкотел!
Хотел бы знать, что нашептала
Жена на ушко Потифару,
Сколь изощрен был план отмщенья
За верность Богу и царю.
Как дерзко, смело приставала
Она к еврею и рабу!
Слуга я Божий и не смею
Польстить ей похотью своей!
Отца Иакова я помню,
Его заветы мне родней.
Узнав Египет под землей,
Быть может стану я сильней,
Найдя средь крыс, цепей и вшей
Грехом не пойманных друзей?
А может здесь сокрыт мой крик
От смут дворцовых и интриг?
Коль так, темница – это дар,
Сие докажет хлебодар,
В немилость впавший фараона
И от грозы ушедший трона.
С ним заодно стараньем чЕртей
Свобод лишился виночерпий.
Несчастья узы нас сплотили
И целью общей единили —
Взойти наверх, увидеть свет
И пред царем держать ответ.
Сильно желание свободы
От дня ко дню, от года к году.
Одно я знаю – словом Бога
Могу покинуть тьмы чертоги.
Как знать, дойдет ли до него
Мольба раба еврейского?
Моя история горька.
Надежда не обречена.
У голубя есть взмах крыла,
А у историка – пера.

Всем крикнуть, но не высказаться.
Ногою топнуть, не сплясать.
Устроить цирк, не представленье,
И глубоко внутри молчать.
Есть люди, словно музыканты,
Их жизнь – симфония, стройна.
Нет смысла верить им в судьбу,
Коль свыше им же власть дана
Собственноручно написать
Сценарий жизни, не молчать.
А кто-то пышет сим желаньем,
Он раздражен, ревнив и зол.
А зол на тех, кто не пленил
Себя венком чужих надежд,
Кто собственных идей посол.
Завистник может быть умен,
Разносторонен и силен,
Стремглавым взором наделен,
Но не способен знать, ктО в нем,
Кем должен быть он, кЕм рожден!
Себя он знает в половину,
Не до конца и никогда
Он не рискнул бы докоснуться
До своего двойного дна.
Одно он дно всем раскрывает,
Чем самолюбие ласкает,
Чем сущность также прикрывает,
Себя при этом обделяя
В раскрытьи подлинности «я»,
И просто правды не внося
В самооценку и тем самым
Узнав по истине себя!
Нет будет он кипеть в котле
Своей природы горделивой,
Не мочь принять простой совет,
И к цели сразу приближаться,
А не лететь с позором громким
В обычный жизненный кювет.

Бритву новую в Фикс-прайсе
Я сегодня приобрел.
Узкоглазый и китайский
Мальчик бритву изобрел.

Сделал первое движенье,
Хоть не брился пару дней.
Где же легкое скольженье?
Ну китайский брадобрей!…

Бритва встала, как комбайн,
Словно трактор в целине,
То ли лезвие тупое,
То ли мальчик не причем.

Ношу в себе отца и мать —
Грехи, пороки, добродетель.
Хочу смеяться и рыдать,
Тому Господь сейчас свидетель.

Корнями в детство ухожу,
Когда отец меня смешил,
Когда гуляя по холмам,
Он на плечах меня носил.

И эти корни словно цепи,
Напоминают о себе.
Уж тридцать мне и не заметил,
Я на христовом рубеже.

Уйдет отец, уйдет и матерь,
Уйдет и бабушка моя,
И лишь в очах дремучих брата
Воскреснет память прежняя.

Не в горделивом покаяньи,
Не в меркантильной суете,
Преодолею расстоянье
Паря в небесной высоте.

Наверно, Бог отцом мне станет,
Наверно, Он же моя мать.
Когда душа пред ним предстанет,
Я перестану вспоминать.

Пятигорской улицей еду,
На вонючей Газели лечу.
Вижу грустные очи деда,
И сойти с маршрута хочу.

Сотни разных людей за окном,
Наблюдаю их миг, а потом
Посетят меня в старческом бреде.
Пятигорской улицей еду.

Я люблю всех людей безотказно,
Хоть не Бог я и не Христос,
Да, я знаю, любовь не заразна,
Если ты флегматичен и прост.

По шоссейной аллее лечу,
Проезжаю степной Санамер,
Нежный ветер рукой щекочу,
Забывая приличье манер.

Перспективный, молодой ученый,
Красивый, тощий, не лощеный,
Отдаст нетронутый талант
За зарубежный грант.

И комнату он снимет в Осло,
И в Альпы съездиет с семьей,
Ведь все жилищные вопросы
Правительство решит с лихвой.

Отдавшись всей душой науке,
Он что-нибудь изобретет,
И пусть он с родиной в разлуке,
Она все вспомнит и поймет.

Я люблю мечтаний глупость,
Ты считаешь – это тупость.
Геометрия рассчетов
Побеждает звездочетов.
И речей моих пространных
Ты не любишь, мыслей странных
Горизонты не прельщают
Твоих строгих капитанов,
Планы дерзкие смущают.
Я питаюсь от фантазий,
В них энергия моя.
Ты воспитана в спецназе,
Вся по графику судьба.
Где же мы пересечемся?
Там Вселенная родится.
У друг друга научиться?
Это можно, даже нужно.
Ты пошла босой по лужам,
Я настроил телескоп.

Ты умер прежде, чем родился я,
В агонии ушел за семь лет до меня.
Мне жаль, что лишь на пленке
Слышу голос хриплый,
Что лишь на пленке ты живешь.
Ах, ошибаюсь! Ты струнами отлил
Свой отпечаток в сердце Бога и людей,
Тебя запомнили, как волка,
Что болью полон, крика, стонов,
В крови твоя седая холка,
И ни поклонов лицемерных, взятых
Как вожаку дань слабых сердцем
Тебя не в силах подкупить.
Под руководством Бога люди
Изобретут машину времени,
Иль воскресения усопших.
А ты и в смерти популярен,
Стихи твои бурьяном стройным
Поросли на мхе погибели России.
Предчувствуя, быть может, рано ты ушел,
Не дал тебе Господь увидеть исполнение
Пророчеств песенных твоих.
Я с гордостью пою тебя, меня с тобой роднит
Какая-то печаль глубокая и боль во мне не спит.
Желал бы я с тобой беседовать, знакомым быть,
Желал бы хоть один концерт с тобою посетить,
Тебе овации отдать, как должное, как благодарность,
Как любовь, не просто данность иль формальность,
Я слишком поздно уродился. Но и в том возможен
Замысел господний иль удел, чтобы воскресить тебя
В моих-твоих гитарных песнопеньях.
Горжусь, ты был поэтом и мыслителем великим,
Тебя сжимала ярость, возмущение и гнев вожачий,
А как известно, не течет вода под камень возлежащий,
И потому ты пел, взывая струнами и голосом осиплым
К небесам, желая, чтоб пока твоя слюна на микрофоне сохнет,
Хоть чья-то мысль, иль рука добро соделала, от зла предостерегла.
И я люблю тебя, Владимир да Семенович Высоцкий.
Горжусь, что на просторах русских ты родился,
Но жаль, в агонии ушел так рано,
Ты умер прежде, за семь лет долгих до меня.