Наталия Иванова - Рябь иллюзий и снов. Стихи-я

То печать одиночества
Надо мной неотступно,
То всей жизни беспочвенность
Ощущаю подспудно.

Все чужое и душное,
Одинокое, мрачное,
Все ко мне равнодушное,
Для меня – равнозначное.

Одиночество – точное,
И, увы, многогранное,
И в душе многоточия
Одиночества странного.

И в каком измерении
Измеряют безмерное,
Это чувство бессильное,
Это чувство бессменное.

Измеряется ль верностью,
Постоянством и точностью,
Дать бы определение,
Исцелить невозможностью,

И поставить в сомнение
Даже существование,
Отменить все затейное,
Или скрыть постоянное…

Все оставить, как есть,
Даже ведь в многоточии
Что-то можно прочесть,
И увидеть воочию.

Однажды мы брели через луга,
Но показалось, что мира мало,
И тотчас нас настигнула пурга,
Не испугала, но растерзала.
И та пурга, разъединивши нас,
Так разбросала по белу свету,
Что сколь не рыщет мой звериный глаз,
Тебя все нету, тебя все нету.
И вот представь, случился же пустяк,
Да, на веревке – как на веревке,
Наткнулся через вечность на тебя,
В расщелине трамвайной остановки.
А мне уже почти что наплевать,
Когда усталость, что значит жалость?
И я без смысла начал напевать,
На смысл слов давно уж не осталось.
А где-то в междумирье между стен
Мой маятник сломался – не стыковка.
И в цепи бессистемности измен
Звеном распалась эта остановка.
Я расходился уличным дождем,
Я разбегался, даже плыл по лужам,
И был бы проткнут чьим-нибудь зонтом,
Не будь себе я в этот миг не нужен.
И спас опять единственную жизнь,
Которой, в общем, и не выбирают,
Затем прошелся лезвием по лжи,
Как хлеб кромсают, как хлеб кромсают.
Затем глотал ее беззубым ртом,
И задыхался, но не сдавался,
И перевязанный чужим бинтом,
От механических не-рифм я разрывался.

Живи, закручивай банки с вареньем,
Не думай о том, чего не случилось.
Забудь о стуке сердца оленьего,
Забудь обо всем, сделай милость.

Несколько нищих стояли под окнами,
Патлами скорбно трясли на ветру,
Ветер их бил разбитыми стеклами,
Они развеивались к утру.

Не нужно бродить по асфальту битому,
Осенью, целые дни напролет,
Всему, что в тебе еще не убито,
Еще настанет черед.

Терзай же тогда истеричными пальцами
Нитки каменных бус.
Мраморных плит череда примерещится,
Легче станет нести свой груз.

Холодые улицы, ставшие домом,
Растворяются в перекрестках судеб,
Помнишь, наверно, каким же хлестким
Ты был когда-то, как ветки верб.

Кровью, кровью из сердца оленьего,
Чашу наполни-ка в ноябре.
Как бы не оправдали тебя, виновного,
С чашей на алтаре.

Вспомни, вспомни звезды зажженные
Песней в мертвую ночь.
Пой же, пой песню Несотворенного.
Не можешь? Что же. Баюкай дочь.

Скройся от крови бешеных листьев,
Скройся от серой, сырой полумглы,
Боль от тебя уже не зависит —
Меч появился из-под воды.

Бойся болезненно-бледного камня,
Проникновения внутрь свинца,
Не оборачивайся на ставни,
Иди один. Не скрывай лица.

Железо в кармане твоем бряцает,
И, значит, еще не начало конца.
Снег уже падает, но еще тает.
И ты идешь, не помня отца.

Чернеющая листва под ногами
Вберет в себя твои имена.
Полупустыми, нагими садами
Пройдешь насквозь, разроняв семена.

Ключи от неба сожмешь в ладони,
Уронишь в небо безмолвный крик,
И небо раскроется, да, садовник.
Двойное небо. Двойной родник.

Когда в глазах
Застыл черный лед,
Стой, кто идет?
Я. Переход.

Ворота на засове,
Снег не тающий.
Падающий вровень,
Пугающий.

Подающий камень
Во пламени,
Станешь светом,
А надо ли?

Поддающийся тлению,
Распадающийся.
Хочешь забвения?
Улыбаешься?

Выстроены фаланги,
Знамена качаются.
Ухмыляются ангелы,
Умиляются.

По всей округе
Собаки взвыли.
Заперт в круге,
Вход проломили.

Просили же – не ходи,
Не умолили.
Хватали же на ходу,
Не охранили.

Когда в глазах
Тает лед,
Не ходи в переход,
Попадешь в переплет
Решеток
Откуда кричит
Во весь рот
Ребенок.

Я – Марк, Марк из мрака,
Чертова марка, чертов сатир,
Беглая бестия из зоопарка,
Решающая вопросы войны и любви.
Воющая бестия из пантеона,
Химера, свалившаяся с горы,
Я кукольник чертова легиона,
И чертова кукла своей судьбы.
Тряпичная кукла, потерянная во мраке,
Нелепый ключник, безглазый принц,
Охотник на галлюцинаторного орка,
Бродячий пес, сбежавший с цепи.
Слепой игрок на поломанной скрипке,
Порвавший струны, проникший в тень,
Блуждающий по развилке
У двух дорог, уходящих в день.

Под окошком стою побирушкой,
Хотя еще не старушка,
Потому стою, что со мной скучно.
Скучно со мной, скучно.

Перья летят, пух и перья.
Смотрю – не верю.
Багряной покров стелится,
Сажа на белых лицах,
Пух и перья…
Рябиной давленой на снег
Лягу.
Снег кровавый жнут
Ятаганом.
Светлеют лики,
Свет льется
Сквозь бойницы-оконца.
Солнечные блики
В глаза бьются.
Над стаей вороньей
Руки простерлись —
Воровьи.
Вербену жевать с ветвей,
Сжимать в ладонях.
Крик в рассвете застыл —
Славься!
На одном поле
Ложью молитвы
Колосятся.
Звоном колокола
Зайдутся.
Братья перелетят тьму —
Вернутся.
В светлый час, день весенний —
Славься!
Восстану из гроба —
Воздастся.
За черные перья,
За крик осенний,
За холод зимний,
И за рябину.

Поговорим о невозможном —
Лишь ты и я.
И невозможное возможно,
Ты, изумрудная змея.
Смертельной хваткой обласкаю,
Сорву лицо, как полумаску,
И смерть по позвонкам сыграет
Ту пьесу, что не без развязки.
Здесь стены серы, лица бледны,
Здесь ворон вьется над убитым,
Я, чередой смертей пронзенный,
Пройду сквозь полулабиринты.
Туда, в осколки зазеркалья,
Где даже божий свет померкнет,
Где морды корчатся шакальи,
Где арлекин лежит и дремлет,
Осколком зеркала убитый.