Анна Гераскина - Иволга

Мне тридцать и мне страшно
Что мир бумажный, мой мир бумажный
Что влюбиться сложно
Что думается с трудом
И где мой дом
И где мой дом
Дом, где бы ждали и привечали
На злобу не отвечали, а гладили и молчали
И обняли.
Зарывшись носом
В колосья-косы
Не задавали вопросы

Где моя любовь
Бархатная, бархатцевая
Где моя любовь яхонтами из ларца
Где моя слабость, мой сон, мой свет
Нет
Не было
Шлягеров, лета и танцев у самой кромки
Взрослые девочки плачут на дне коробки
Ластятся ласточкой, маленьким одичалым
Топятся на причалах
Потому что девочкам тридцать
И девочкам страшно
То, что их завтра пропахло больным вчерашним
То, что срок годности тела
Срок годности счастья
Старой татуировкой выбиты на запястье
А пока, безусловно, мята и персики, алыча
И пока, безусловно, стараешься не кричать
И пытаешься медлить, спешить, чтобы чувствовать, что еще
Кто-нибудь сложит голову на плечо

Больно и горячо
Страшно
Но нипочем.

Каша-малаша.
Девочка Глаша,
Девочка Агния,
Девочка Алевтина Григорьевна Розенберг-Петрова,
Горлица черноброва,

Пьют на веранде чай, добавляют жимолость,
Вспоминают молодость беспородную,
Воду холодную,
Осень голодную.

Мажут на мякиш хрусталь из варенья,
Июльский замшелый сок.
Дремлют часок.
Глаше приснился ее отставной жених «прореди усы».
Гипотенузы любови и прочие радиусы
Счастья в проектном бюро,
километры миллиметровки,
Физики-полукровки, жещины-полубровки.

Агнии снится земная, по сути, твердь.
Хляби небесные – выпить и умереть.
Брешут гиены. Гиены противно лгут.
Все происходит в Сургуте. Конечно, вокруг Сургут.

А Алевтине достался не сон, а шваль.
Еле его усмотрела и то едва ль
Что-то запомнила, просто расслабила полушария головного.
Видит архангела – идола неземного.

Он к ней подходит и гладит руками косоньки:
Вы мои кисоньки,
Три заплуталых козоньки.
Вы мои девоньки, деточки, дочки блудные,
Вешние воды и годы седые, трудные.

Спите, болезные, Спите, прелестные, Тайте.
Красной смородиной в темечко прорастайте.
Кровь с молоком на опару да глубже в печку.
Юность, как водка – опасна и скоротечна
Зрелость, как лук – это слезы, лузга и стрелки.

Старость – как каша-малаша.
На дне тарелки.
Глаша и Агния просыпаются среди ночи, от лени пользуются ведром.
Алевтина Григорьевна Розенберг-Петрова спит беспробудным сном.

Будет осень.
Цветочки-бантики.
Все в платьях,
Она – в батнике.

Мамина юбка
Тонкого ситца.
Хорош плакать!
Уж лучше злиться.

Девочки, девочки,
Сколько стоит
Ваше молчанье
У барных стоек?

Девочка, девочка,
Сколько будет
Легкая грусть,
Поцелуй в губы?

Косы обрежешь,
И будет выбор:
Учиться в Питер,
Работать в Выборг.

Чтоб сны – и в полдень.
Чтоб снег – из кружев.
Топить дензнаки
В остывших лужах.

А у крылечка
Падают яблоки.
С топотом-шепотом.
Спелые якобы.

Катя не раздевается
Шторка не развевается
Веточка не колышется
Голос не слышится
Дышится
Тяжело, горячо
Катя кладет его голову на плечо
И жалеет, и завывает
И сама его раздевает.