Андрей Макаров - Березовый туман. Стихи

Привиделся старому улею
С запахом восковых сот,
Дедушка с хитрой дымулею,
В улыбке морщинистый рот.
Сейчас подойдет, чуть хромаючи,
Окурит белесым дымком.
Знать, внучку желает побаловать
Тягучим гречишным медком.
А где же теперь, та красавица,
С зеленою лентой в косе?
Некому ягодой пачкаться,
Бегать с утра по росе.
Скрипя деревянными легкими,
Вдыхал он лугов аромат,
И серыми досками блеклыми,
Пугал длинноногих телят.
Мелькнула знакомая Пеночка,
Присела на край отдохнуть.
Поведала – видела венечки,
Гречихи в душистом меду.
Порхнула и к дальним черемухам,
Умчалась на легких крылах.
Над над золотом первых подсолнухов,
Над зеленью вишен в садах.
 Ночка. Луна круглолицая,
Дозором обходит луга,
Служа деревянному рыцарю,
И ночи… И годы… Века…

Приморозило нынче, завьюжило.
Задышали белесым парком,
Окна кухонь, манящие ужином,
Разговорами за столом.
Чай, с душистой, зеленою мятою.
Будто жаркого лета привет,
Словно ключ, открывает запрятанную,
До поры, коробушку конфет.
Все уютно на кухне родительской.
Старый стол и ангоровый плед.
И шуршание приемника питерского.
Что в подарок, привез еще дед.
Неужели, все это закончится.
И куда-то далеко уйдет.
Как не хочется… Ох, как не хочется…
Даже грустно  встречать Новый Год.

Звони, звони!
Ударь! Еще! Еще!
Не треснет колокол —
Скорей душа взорвется…
Эх, садани трехпудным «языком»,
По этой юбке,
Что из меди льется!
Тебя услышат,
Тысячи людей!
И распахнутся с треском,
Дыры окон!
Давай!
Наш поднебесный Чародей,
Сожги печаль,
Как поседевший локон!
Давай!
Сильнее, громче-не страшись,
Сей непривычной,
Резкости ударов.
Сегодня Ты,
Вернешь кому-то жизнь!
Иль, оторвешь,
От суеты базаров.
Танцуй, Звонарь,
Промеж колоколов!
Соединяй созвучия и мысли!
И сей, средь наших немощных голов-
Крупицы Высшего,
Божественного смысла.

Тихий ветер над дырой – землянкой,
Чуть качает ржавый дымоход,
Замолчала пестрая Овсянка,
Утомившись, от дневных забот.
Теплый вечер лег на землю тенью.
Замерцали в ивах светляки.
Заиграл в берестяных поленьях,
Костерок рыбацкий у реки.

Помнишь, Друг, как часто, спозаранку,
Сквозь молочный, сказочный туман,
Бряцая рюкзачною укладкой,
Бодро, мы шагали по камням…

И сейчас, прикрыв глаза кепчонкой,
Вспоминая весел перебой,
Я встречаюсь с Осенью – девчонкой.
…А мечтаю – встретиться с Тобой.

Что сказать? Я не знаю. Молчу.
Все слова, что готовил – не те.
Одиночеству – палачу,
Подарю их в немой пустоте.
А Тебе, подарю цветы,
И стихи про веселый март.
Только, шепотом их прочти.
Потому что слова в них спят.
Я и сам, их боясь будить,
Уложил на перину листа.
Чтобы после, о них забыть.
Но Тебе, чтобы помнить всегда.
 Не могу я впустить Весну.
Пусть рыдает под окнами. Пусть!
Я в немой темноте усну.
И в холодный январь проснусь.

Не люби меня, не надо, не люби!
Чтобы слов напрасных кандалами,
Не сковать дыхание души,
Чтобы в страстной пылкости признаний,
Отрекаясь от житейской лжи,
Не обречь себя на истязанье.
Не люби меня, не надо, не люби!
Не томись напрасною надеждой.
И сомненьем сердце не трави,
Пусть все будет так, как было прежде.
Не люби меня, не надо, не люби!
Чтобы нам с тобой не обмануться.
Чтоб ото сна всерушащей любви,
Нам не пришлось когда-нибудь очнуться,
И не увидеть жизни впереди!

Поле, поле – разнотравье…
В каждом стебле льется жизнь!
И возносят славу маю,
Птицы в голубую высь.
Солнце вешнее, понежась чуть,
В тумана молоке,
Разольется по долинам,
Заискрится на реке.
Май – пророк веселый лета,
Тешься, радуйся, ликуй!
Мосты радуг многоцветных,
В жаркий перебрось июнь!

Дом – такой пустой, холодный дом.
За окном январский темный вечер.
Что мне делать в скучном доме том…
Ухожу.
И снежный, белый ветер,
Толь ласкает щеки, то ли бьет,
То ли душу выстудить мне хочет,
То ли гонит под Твое окно,
Что-то шепчет доброе, пророчит…
Будто голос Твой мне донося,
Словно Ты, зовешь меня сквозь стужу.
Я шепчу в ответ – Люблю Тебя!
Отвечаешь – Ты, мне очень нужен!

Разломитесь льды мои холодные!
В клочья – облака над головой!
Утоплю тоску я безысходную,
В половодье этою весной!
Чтобы на душу мне, как на озеро,
Лебедь белая, Ты, опустясь,
Всколыхнула нежданную, позднюю,
Сумашедшую, глупую страсть.
Чтоб не помнить ни дат и ни времени,
Расствориться мне в яви, как в сне
И не жить уже боле потерями,
И совсем позабыть о себе.

Бог весть – какой чудной ответ,
Мне выдаст немощная старость,
В том, что я нынче чту за благость,
Найду ли через время свет?
И пусть, ругаюсь о былом,
Но время нынешнее все же,
Ничуть ни краше, ни пригожей,
В речах за кухонным столом.
Все те ж усталые глаза,
И дым белесый сигареты.
Все то же будет без ответа,
Не утаить, не рассказать.

Уходит время в забытье,
Сдувая прах несчастных судеб,
С лафетов брошенных орудий,
Но все-вранье, вранье, вранье…

И вдруг, родятся две строки.
Они и станут никрологом:
О, Дьявол, сохрани от Бога!
О, Господи, молю – спаси!

Ты на оплаканной земле,
Средь сора травного и пепла.
И нету ангела тебе,
И будущее – в ворожбе,
И в нем, не жить тебе оседло.

Но, без отчаяния, на срок,
Одной надеждой измеримый,
Бросаешь семя на песок,
И ждешь – появится росток.
Но нет… И ищешь ты причины.

И задаешь вопрос и сам,
В тщете гаданий утвердившись,
Глаза поднимешь к небесам,
И степь пустынная, как храм,
Молитвой истой огласится.