Дмитрий Шидловский - Принцип воина

Таня испуганно сглотнула. Всем нутром она чувствовала, что купец не шутит.

– Я разденусь, – прошептала она. – Только не бейте.

Леодр только усмехнулся.

Медленно, словно во сне, Таня развязала и отложила пояс, скинула куртку и остановилась в нерешительности.

– Быстрее, – нетерпеливо приказал Леодр. – Кнут еще здесь.

Таня развязала тесемку, держащую остатки штанов, и сняла их, почувствовав, как мужские похотливые взгляды ощупывают ее еще больше открывшиеся длинные, стройные ноги. Закинув руки за спину, она стянула футболку. По тому, как судорожно сглотнул приказчик и крякнули стоящие у стены мужики, она поняла, что ее красивые упругие груди произвели на них большое впечатление. Таня взялась за резинку трусов, немного помедлила, потом стянула их вниз, сняла, положила на общую кипу одежды и выпрямилась. Прикрываться она даже не пыталась, чтобы не дать Леодру возможности отдать еще один унизительный для нее приказ и тем заработать еще одно очко в их противостоянии. Более того, она вперила взгляд в купца, давая понять, что не боится его и готова к сопротивлению. Шок, вызванный страшным известием, прошел, и она снова была готова к бою. Леодр, похоже, все понял и принял вызов.

– Вполне, – протянул он, обходя девушку и по-хозяйски оглядывая ее с ног до головы. Ни тени похоти ни в его глазах, ни в голосе не было. Он просто осматривал товар, как осматривал бы корову или отрез сукна. – Не то чтобы красавица, конечно. Но, думаю, потраченное она окупит. Приступай, Кимора.

Старуха медленно приблизилась к Тане, бормоча:

– Ну, давай, милая, посмотрим тебя. Ко мне наклонись, – корявыми пальцами она заставила Таню открыть рот. – Эх, зубки все на месте, белые да здоровые. Это хорошо. А теперь ножки-то раздвинь.

Закусив губу, чтобы не выдать своих чувств стоном или всхлипом, Таня подчинилась. Старуха приступила к осмотру.

– Не девка, – проворчала она. – Но никаких признаков стыдных болезней нет.

– Давно прелюбодействовала в последний раз? – спросил Леодр.

Подвергаться гинекологическому осмотру в присутствии стольких мужчин было стыдно, но этот вопрос окончательно добил Таню. Кровь резко прилила к ее лицу.

– Два месяца назад, – выдавила она.

– Значит, чистая, – махнул рукой купец. – Пошли. Как ее подготовить к продаже, после решу.

Он повернулся и вышел. За ним к выходу потянулись и остальные. Один из рабов на ходу прихватил с собой Танину одежду. Впрочем, сейчас это не показалось девушке самым страшным. Все пережитое за этот день снова обрушилось на нее с новой силой, она рухнула на кучу соломы и разрыдалась.

Таня проснулась. Она лежала на деревянной кровати без перины в маленькой комнатке с зарешеченным окном. На ней была короткая туника из грубой материи, практически бесформенный мешок с разрезами для головы и рук. Эту одежду вчера кинул ей раб, принесший еду – жиденькую бобовую похлебку. Бросив ей одежду и поставив миску, он ненадолго задержался, разглядывая свернувшуюся на соломе обнаженную рабыню, а потом вышел, не сказав ни слова. К этому моменту Таню уже сильно мучили холод и голод, поэтому, как только дверь закрылась, она быстро натянула на себя тунику и жадно выпила похлебку. Голод отступил, но скудная одежда не могла защитить от холода. Вскоре девушка снова стучала зубами и растирала кожу, покрывшуюся пупырышками. Когда она пыталась сойти с охапки соломы, булыжники буквально обжигали стужей ее босые ступни. Физические упражнения приносили облегчение лишь на время. Муки были настолько нестерпимы, что даже вытеснили из сознания невольницы мысли о своей горькой судьбе и гибели учителя. А вскоре вернулся и голод, усилив пытку.

Лишь когда свет за окном начал угасать, свидетельствуя о наступлении вечера, дверь снова открылась, и в комнату вошла Кимора в сопровождении одного из рабов, который присутствовал при осмотре Тани днем.

– Ну что, милая, – прошамкала она, – нравится Леодра гостеприимство?

Таня ничего не ответила. Она сидела, обхватив руками колени, и лишь исподлобья посмотрела на старуху.

– Да ты сама виновата, – продолжила старуха. – Была бы покладистей, в холоде и голоде не сидела бы. Ну да ладно, Леодр на тебя не серчает. Так, урок преподал на будущее. Ну, пошли.

Раб кинул Тане пару сандалий из грубой кожи, которые девушка быстро надела. Потом, повинуясь знакам старухи, поднялась и двинулась к выходу. Кимора пошла впереди, а раб замыкал процессию. Они снова вышли во двор и пересекли его. Таня наслаждалась теплым воздухом, остывающим после дневной жары. Как мало надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым!

Старуха ввела Таню в дверь, очень похожую на ту, которая открывала вход в узилище. Но лестница за ней вела наверх. Раб остался во дворе.

– Это женская половина, – пояснила старуха. – Мужчины могут входить сюда только с особого разрешения, хозяина или моего, и по крайней необходимости.

Они поднялись на второй этаж, прошли несколько шагов по узкому коридору с окнами во двор. С другой стороны в коридор выходило несколько дверей с засовами. Старуха открыла одну из них. За ней оказалась достаточно большая комната. Напротив двери находилось небольшое зарешеченное окно, выходящее в сад с высокими фруктовыми деревьями. Слева стояла деревянная лежанка с тонким тюфяком, маленькой подушкой и грубым покрывалом. Рядом с топчаном – грубо сколоченный столик, на нем – керамический кувшин, стакан и миска с фруктами. В правой стене находилась еще одна дверь. Когда старуха распахнула ее, Таня увидела небольшое помещение с ванной, ночным горшком, большой бочкой воды с черпаком, рядом с которой стояла бутыль с маслом. На стене висело полотенце.

– Помойся и поешь, – проговорила старуха. Таня стянула тунику и залезла в ванну. Старуха помогла ей смазаться с ног до головы маслом из бутыли, а потом принялась поливать теплой водой. Таня мылась не без удовольствия. После всех перипетий этого страшного дня ей казалось, что она смывает не только грязь улиц Heca, но и всю мерзость, через которую ей пришлось пройти сегодня.

Помыв невольницу, Кимора подала ей полотенце, а потом тунику.

– Поешь и ложись спать, – прошамкала она, направляясь к выходу. – Завтра у тебя тяжелый день.

– Меня будут продавать? – испуганно спросила Таня.

– Нет, – покачала головой старуха. – Господин сказал, что ты недостаточно красива, чтобы просто выставить тебя на аукцион. Он сказал, что тебя будут обучать, прежде чем продадут. Это поднимет твою цену.

– Чему обучать? – Тане почему-то стало обидно, что ее не признали достаточно красивой для аукциона. Она привыкла всегда и везде считаться первой красавицей и, как любая женщина, болезненно воспринимала даже очень редкие замечания о несовершенстве своей внешности. Но сейчас быть признанной «рабыней, недостаточно красивой для аукциона», было вдвойне досадно.