Сергей Кротов - Москва-36

После взвешивания всех за и против решил не просить разговора с Поскрёбышевым, а ограничиться лишь доведением до дежурного в комнате спецсвязи секретариата Сталина нашего положения и перечислением просьб и вопросов к начальству нашего капитана и комдива Рокоссовского. После чего, оставив Петрова ожидать ответа из Москвы и предупредив капитана о персональной ответственности за первоочередную эвакуацию спецоборудования с судна в случае опасности (секретку временно поместили в судовой радиорубке), запрыгнул в готовившуюся отчалить фелюгу с ранеными.

Каких-то особых разрушений в порту заметно не было, видно и впрямь истребители и зенитчики сработали на отлично. Хотя на въезде в приёмный покой госпиталя, примыкавшего к порту скопилось с десяток машин с красными крестами, вокруг которых суетились санитары с носилками. Наши четверо раненых присоединились к двум десяткам других, ожидаюших помощи от флегматично расхаживающего между каталок высокого худого доктора.

-Алексей, как же я? - прохрипел недавно очнувшийся Жуков, крепко схватив меня за руку.

-Не бросим тебя, Георгий Константинович, - с тревогой вглядываюсь в его бледное лицо с заострившимся носом.- наш фельдшер останется тут с тобой. Подлечишься здесь, потом дома. Всё будет хорошо.

Подошедший к нам доктор, отбросив пропитавшуюсю кровью простыню с ноги раненого, что-то коротко приказал стоявшему рядом ассистенту, тот махнул рукой санитарам, которые оттеснив меня повезли каталку прочь по длинному коридору.

'Не повезло Жукову... Как пить дать, оттяпают ногу'.

* * *

Несмотря на ранний час, промозглый ветер с моря и пасмурное небо над головой на улице города кипит жизнь, на которую, похоже, никак не повлияла бомбёжка в порту. Жизнь эта, правда, резко контрастирует с картинкой Барселоны- курортного города, сложившейся у меня в голове из прошлой жизни. С неё напрочь исчезли модно одетые дамы и их респектабельные кавалеры, совершаюшие променад по сверкающей чистотой набережной и отходящим от неё улицам и бульварам, нагуливающие аппетит и скользящие скучающими взглядами по витринам самых раскошных магазинов Испании. Их место заняли другие люди в чёрных рабочих спецовках, в серых накидках ополченцев, чем-то напоминавших мексиканские пончо, с неизменною винтовкой за спиной и синих комбинезонах, к которым больше подходил пистолет в кожаной кобуре.

Столь же кардинальной смене имиджа подверглись и, ограничивающие свободу перемещения чёрно-сине-серых масс, городские здания. Здесь преобладает чёрно-красная гамма анархистов-синдикалистов: все фасады домов до второго этажа, стёкла витрин и фонарные столбы оклеяны (или просто окрашены красной и чёрной красками) наглядной агитацией взявшей власть в городе силы. Чёрно-красными были и громкоговорители, извергающие сверху на прохожих революционные марши (ничего не имею против этой музыки, просто не переношу громкую). Всматриваюсь в лица новых хозяев города, пытаясь понять если не их мысли и чувства, то, по крайней мере, их настроение. Прямой открытый без тени подобострастия или высокомерия взгляд людей, совершивших прыжок из эпохи феодально-капиталистического рабства в эру свободы и равенства. Глаза горящие надеждой, верой в светлое прекрасное будущее и гордость за себя, сумевших сделать то, о чем и не мечтали их отцы.

'Так, стоп. О деле думать надо'...

Собираю в кучку свои школьные знания испанского, полученные в пятом и шестом классе средней школы от залётного молодого учителя, косившего от армии в сельской школе.

-Буэнос диас, сеньорэс! - Слегка волнуясь за своё произношение, обращаюсь к патрулю ополченцев, закончившему профилактическую беседу с группой классово близких, но пока не сознательных цыган.

Двое юношей лет семнадцати с древними двустволками, с красно-чёрными нашивками на груди смерили меня подозрительным взглядом. Мой американский гардероб (кожаные ботинки, шерстяной костюм, каучуковый плащ и фетровая шляпа) производит на них крайне неблагоприятное впечатление.

-Мондато! - Пускает петуха более высокий.

'Хороший язык, простой. Пожалуй, я где-то на уровне 'могу объясниться''.

Неспеша с доброй улыбкой лезу во внутренний карман пиджака за паспортом. Вокруг нас начинают собираться неравнодушные граждане. Вид моего 'серпастого-молоткастого' снимает ненужное напряжение, но порождает острую дискуссию в толпе, смысл которой я не улавливаю.

-Комо легар э Консуладо Хенераль дэ Унион Советика. - Прерываю собравшихся. 'Человек, писавший тексты в учебник испанского языка, был гением. Только самые нужные слова, ничего лишнего'.

Толпа от слов немедленно перешла к делу: на трамвайных путях была оставлена роскошная машина из под чёрно-красной расцветки которой кое-где проступал её первоначальный бирюзовый цвет. Пассажирка такси, молодая девушка в комбинезоне была единодушно и безжалостно изгнана (позже я узнал, что народная милиция получила строгий приказ, запрещавший перевозку женщин в легковых автомобилях без специальных разрешений), а я помещен на её место на кожаный диван в тон оригинальной расцветки авто.

Отъехав метров пятьдесят вверх по улице, шофёр тормозит и через минуту изгнанница весело шлёпается на переднее сиденье рядом с ним.

'А на каком это языке они разговаривают? Да на каталонском, балда! То-то я не понимал о чём говорит толпа'.

Неспешно движемся вверх по улице. Водителю приходится всё время давить на тормоз, избегая столкновений с другими участниками дорожного движения. Очередная остановка: патруль народной милиции вновь изгоняет девицу из машины (на этот раз её задерживают) и подсаживает на её место мужчину средних лет с мешком. Он кладёт его себе на колени с большой предосторожностью, но приглушенный звон стекла выдает его содержимое. Поворачиваем куда-то на безлюдную боковую улицу, где высаживаем мешочника. Процесс высадки продолжается не менее четверти часа: людям, видимо, было что обсудить. Наконец мешочник, ничего не заплатив, хлопает дверью, а таксист, ни мало не расстроившись этому обстоятельству, жмёт на газ, вжимая меня в спинку дивана.

Пять минут бешеной гонки и мы возвращаемся на Ла Рамбла, по которому идут шеренги ополченцев с рюкзаками за спиной и скатками одеял, повязанных крест на крест на груди как пулемётные ленты. Первая шеренга, идущая коротким и быстрым испанским маршевым шагом, вооружена винтовками, за ней валит невооружённая и плохо обмундированная толпа. По репродуктору звучит громкая команда и шум голосов, топот ботинок и позвякивание железных фляг замирает. Колонна поворачивается к импровизированной сцене: выкрашенному чёрной и красной краской броневику, вокруг которого расположился духовой оркестр.