Печёрин Николаевич - Добыча и охотники [СИ]

А прежде чем они ушли к подножию гор и скрылись в лабиринте валунов и утесов, Сеня смог разглядеть хозяев челна получше. Те и вправду выглядели дикарями: небольшого роста, худые, но, скорее, поджарые (чем еще напомнили бездомных собак), а не болезненно-хрупкие, какими нередко выглядели изнурявшие себя диетами Сенины современники.

Головы и лица аборигенов отродясь не знали бритв и прочих парикмахерских инструментов, не говоря уже о шампунях. Оттого их покрывали гривы спутанных, грязных волос, переходящих в такие же неаккуратные бороды.

Из одежды эти четверо носили разве что набедренные повязки и жилетки - меховые... точнее, из звериных шкур. Ну и еще копья, или, скорее, остроги: по одной на каждого. А вот топоров, даже каменных у них не было. По крайней мере, у этой группы. Да и, если подумать, нужны ли топоры на рыбалке?

Когда дикари убрались, унося с собой связки рыбы, Сеня осмелился выйти из леса и подобраться к бухточке, челну и паре шестов с развешанной между ними той частью улова, которую четверка рыбаков решила оставить про запас. Первым, что привлекло Сенин взгляд, стала сама веревка. Она явно не была свита из нитей и волокон, а скорее, напоминала... провод?

"Балда! - затем сообразил Сеня и от досады даже легонько хлопнул себя по лбу, - это не провода, а жилы... сухожилья убитых животных. А обычную веревку им взять откуда? Они же ни лен, ни коноплю не выращивают... и вообще ничего. Вот и обходятся тем, что есть. Что могут добыть охотой".

А охотились, определенно, дикие предки не только ради мяса и шкур. Но давали сто очков вперед даже гоголевскому Плюшкину, стараясь приспособить к делу любой охотничий трофей. Даже то, что цивилизованному человеку может показаться мусором. Но в каменном веке, видимо, даже такого понятия - "мусор" - не существовало. Коль даже из костей, Сеня слышал, люди тогда могли делать оружие.

Но еще больше, чем способ изготовления веревки, Сеню заинтересовало то, что на этой веревке перед ним висело. Рыбины были как на подбор: крупные, упитанные, с лоснящимися на солнце чешуйчатыми боками. Сеня вспомнил, сколько он давеча стоял по колено в воде, сколько сил и времени потратил, в попытках добыть хотя бы одну такую рыбу. А желудок жалобно буркнул, спеша напомнить, что Сеня и завтрак проспал, и обед почти пропустил.

Так что трудно было устоять перед искушением. Сеня и не устоял.

"Потом вернусь, - подумал он, - и продолжу разведку. На сытый желудок и мозги работают лучше".

Одно плохо: легче... точнее, быстрее всего было бы отвязать и утащить всю рыбную связку, вместе с веревкой. Вот только висеть и вялиться дикари оставили почти десяток рыбин, и весили они, все вместе, наверняка сопоставимо с самим Сеней. А если взять только одну...

Веревка, на которую рыбины были насажены, была продета им через глазницы и рты. Возможно, будь у Сени при себе большой нож, вчера послуживший наконечником остроги, он мог бы срезать туловище приглянувшейся рыбины, на веревке оставив лишь непригодную в пищу голову.

Однако ножа не было. Так что задача "позаимствовать" у первобытных рыбаков толику их улова была не намного легче, чем кража всей связки. Сначала, думал Сеня, придется отвязать один конец веревки, затем снять ближайшую к нему рыбину, а потом...

Впрочем, что "потом" не имело значения. Даже из перечисленного Сеня не успел сделать ничего. Зато, уставившись на добычу первобытных рыбаков и соображая, как до нее добраться, на беду потерял бдительность. Не без причины, конечно: Сеня видел, как четверка дикарей убралась куда-то - сам он подумал, что вроде далеко. И не подумал отчего-то, что люди каменного века просто не могли себе позволить быть такими расточительными простофилями, чтобы оставлять добычу совсем уж без присмотра.

А зря. Ведь даже если племя этих рыбаков не знает воровства, как и недобрых, нечестных соседей - другого племени, уловом, оставленным без присмотра, могли заинтересоваться хищные звери. Тот же медведь вполне до рыбки охоч.

Аборигены это понимали - а вот до Сени вовремя не дошло. Еще он не смог правильно оценить донесшийся до его уха звук, похожий на крик птицы... но только похожий.

Зато вскоре услышав тот же крик, но прозвучавший громко, воинственно, а главное - многоголосо, Сеня понял: боевой клич! Как у индейцев из фильмов.

Обернулся... так и есть: к берегу бежали целых семеро дикарей, потрясавших копьями над лохматыми головами. Мгновенно забыв про оставленные на берегу рыбины, Сеня бросился наутек.

Он был выше любого из аборигенов и имел неплохую фору, так как заметил преследователей не менее чем в сотне метров от себя. Так что шансы оторваться и удрать у Сени были неплохие. Но шанс - не гарантия, случайности тоже нельзя сбрасывать со счета. Сеня и не сбросил... точнее, случайность сама явилась к нему и заступила дорогу, воплотившись в самый обычный камешек, на который беглец нечаянно, на полном ходу, наступил.

Камушку, не иначе, это не понравилось. В следующую же долю секунды он вырвался из-под Сениной ступни, а сам незадачливый воришка запнулся... и, не удержавшись на ногах, рухнул на колени, ударившись о жесткую почву.

Короткий выплеск нецензурной брани вырвался из Сениного рта, вытолкнутый болью. Последняя ощущалась еще острее из-за понимания, что о дальнейшем бегстве не может быть и речи.

Так и получилось. Прежде чем Сеня смог хотя бы подняться на ноги, группа дикарей окружила его, нацелив на чужака копья. Разглядев ближайший из наконечников, Сеня с каким-то нездоровым и едва ли уместным теперь хладнокровием на грани отрешенности понял, что сделан он из камня. И точно - каменный век.

"Нашел о чем думать, - одернул себя Сеня сердито, - не по хрен ли, какой наконечник и век? Ты не в краеведческом музее. Эти штуки заостренные - настоящие. Как и люди, которые их держат. И сейчас эти люди поволокут тебя на вертел... или, как рыбу... вялиться на берегу".

Но не терял надежды выйти из этой ситуации живым-здоровым. Точнее, даже не надежды, а судорожных попыток. Как лягушка из притчи, угодившая в крынку с молоком.

-Эгей! - обратился Сеня к дикарям с как можно более приветливыми интонациями.

А поскольку языка аборигенов он не знал, попробовал обратиться к языку жестов.

-Я, - Сеня хлопнул себя ладонью в грудь, - я пришел с миром.

И выставил перед собой обе ладони раскрытыми, демонстрируя, что в них ничего нет. В том числе того, что могло быть воспринято как оружие.

А одновременно, медленно, но ощутимо покрываясь холодным потом, думал: а правильно ли демонстрировать этой дикой банде свое миролюбие, а по сути - беззащитность. Что если дикари воспримут такое признание как сигнал, типа: "Я просто большой кусок мяса, угрозы никакой. Можете брать и делать со мной, что хотите".