Евгений Красницкий - Отрок. Богам – божье, людям – людское

Ну, а умения Корнея – особый разговор. Проистекли они и из удачи, и из мудрости (хотя о какой мудрости можно было говорить в годы беспутной юности?). Тем не менее, обретаясь в разных землях и при разных княжеских дворах, тратил время Корней не только на шалости и удовольствия – где только можно, присматривался к действиям воевод, а если получалось, то и расспрашивал их или умудренных жизнью ветеранов. Потому и воевала сотня успешно, и потери были невелики, хотя за десять лет легло их на душу сотнику немало – два-три человека в серьезной схватке, десяток-полтора в длительном походе, например, в степь на половцев. Но видели ратники, что умеет Корней людей беречь, и каждую потерю переживает непритворно, и умеет расчесться за нее вражеской кровью, оттого и не услышал он от ратников ни одного слова упрека за все десять лет. От ратников, потому что жены и матери убитых – особый разговор.

Удачливость нового сотника снова и снова порождала разговоры о непростой крови, бродящей в жилах Лисовинов. Ложились эти разговоры на благодатную почву общего недовольства Рюриковичами и каких-то смутных надежд на приход «правильного князя». Да, ратнинцы гораздо меньше других страдали от произвола княжьих людишек, да, всему Погорынью было легче оттого, что подати собирает погостный боярин, а не наезжающие раз в год в полюдье бояре с дружинниками, которых боялись и ненавидели чуть ли не как половцев. Но живут-то люди не в пустыне – слухи и разговоры доходят. Вон, недалече, на другом берегу Случи, стоном стонут после наездов княжьих людишек, и не только смерды, но и бояре-вотчинники. Причем совершенно одинаково, что в нижнем течении Случи – в княжестве Туровском, что в верхнем течении – княжестве Киевском, бывших древлянских землях, что и вовсе в истоках – в княжествах Владимиро-Волынском и Галицком.

А что до «правильного князя», так в любом городе и окрестностях бояре, купцы и ремесленный люд желают иметь своего постоянного князя, который не поглядывал бы на более почетный и богатый стол, а остался бы навсегда и завещал княжество детям.

«А что, были на Руси такие времена, чтобы народ не ждал доброго государя? Так и в Ратном – спроси: „Какие надежды связывают ратнинцы с этой самой „непростой“ кровью?“ – толком не ответит ни один, но ждут чего-то… эдакого, ждут!»

Не дождались. Моровые поветрия, увечье Корнея на Палицком поле, разгром (иначе и не назовешь) ратнинской сотни в походе на Волынь против Корнеева друга молодости князя Ярослава прервали удачливую полосу в жизни сотника, а вместе с ним и в жизни Ратного. Казалось, уже не поднимутся Лисовины… Ан нет, поднялись! Вернулся Корней из Турова с княжеской гривной на шее, снова подмял под себя сотню (хоть уже и не ту, что была когда-то), дважды сводил ратников за добычей… Да-а, обычный человек так вряд ли смог бы, видать и правда непростая кровь! А уж когда Корнеев внук Михайла чудесить начал, так и вовсе всякие сомнения пропали… Опять же, «Бешеный Лис» – не может быть, чтобы все это просто так!

«М-да, сэр, одно дело теоретически рассуждать о том, что у каждой семьи есть свой скелет в шкафу, и совсем другое – понять, что у вашей собственной семьи в шкафчике имеется не один, а целая коллекция скелетов. Средневековье, блин, режут друг друга, как курей и, что характерно, не из каких-то злодейских соображений, а исключительно во славу божью. Только боги у всех разные!

Да уж, в идеологии „каждая запятая стреляет“, лучше и не скажешь. И не зависит это ни от времени, ни от места – что в Европе, во времена Реформации, что в „отдельно взятых“: Голландии – во времена Вильгельма Оранского, Англии – во времена Кромвеля, Франции – во времена Робеспьера, Штатах – при Эйби Линкольне, у нас – в Гражданскую… Да и в других местах и иных временах. И совершенно неважно, как это называется: религиозными догматами, философской концепцией или политической доктриной. Рецепт один – резня с благими намерениями. Вот и живой пример: в изложении главы Перунова братства „твердые христиане“ выглядят сущими подонками, а их убийство получается вполне справедливым делом, еще и знамением божьим освященным.

Но как лорд Корней сформулировал: „Перун Громовержец всегда Велеса побеждал, а Крест Животворящий над всем властвует“ – златоуст, истинно златоуст! А вы-то, сэр, голову ломали: как это все совместить можно, чтобы у пацанов крыша не поехала? Да вот вам, пожалуйста!..»

– О чем задумался, Окормля? – прервал Мишкины размышления Аристарх.

– Да тут много о чем подумать придется, батюшка Туробой. Только приехали уже, – Мишка указал подбородком вперед, – вон, Нинеина весь прямо за деревьями.

– А все же? – непонятно почему заупрямился староста. – Или, может, спросить о чем-то хочешь?

– Да и вопросов тоже много, не для короткого разговора.

– Ну, а самый-то, самый? – любопытство Аристарха стало уж и совсем каким-то неестественным. – О чем более всего узнать хочется?

«По идее, вы, сэр, должны заинтересоваться своим необычным предназначением – княжья кровь, нестандартные способности и все такое прочее – намеки-то были более чем прозрачные… И напрочь обалдеть от открывающихся перспектив, а дальше последует вполне банальное: „Слушайся меня, и все у тебя будет“. Ну уж нет, насчет перспектив мы и сами как-нибудь…»

– А почему тебя Туробоем нарекли?

– Тьфу, чтоб тебя! Поехали… балаболка!

Аристарх остановил коня шагах в двадцати от ворот Нинеиного подворья и замер в седле, Мишка последовал его примеру, а отроки, в соответствии с предварительными указаниями старосты, выстроились полумесяцем позади них еще шагах в двадцати. Ждали недолго – Снежана, крутившаяся во дворе, увидала прибывших и тут же кинулась в дом. Минуты не прошло, как из дверей высунулась Красава, зыркнула на Мишку с Аристархом и втянула голову в сени, словно черепаха под панцирь. Впрочем, довольно быстро выскочила обратно и заспешила куда-то за угол дома. В проеме ворот появились Глеб с Нежданом, удивленно похлопали глазами – Мишка впервые явился в гости в доспехе и вел себя странно – и отпрянули под окриком Красавы.

Почти сразу же Красава вышла из ворот, а следом за ней… Мишкин подарок Нинее – бывший «смотрящий» Иона. Вид у него был вполне ухоженный и благополучный, если бы не совершенно тупое, ничего не выражающее лицо и неподвижный взгляд, упертый в спину маленькой волхвы. Иона, с двумя скамьями под мышками, тащился за девчонкой, как скотина на веревке, ничего вокруг не замечая и повинуясь только жестам соплячки, а та, не удостаивая «подарок» ни словом, ни взглядом, повелительным жестом указала место для установки скамей и мановением руки отпустила Иону.