Иван Оченков - Смоленский поход (СИ)

— Ну и чего вы там такого увидели? — Спросил я тоном, не предвещавшим ничего доброго у добрых молодцев.

Мишка покраснел еще больше и, кажется, готов был сквозь землю провалиться от стыда. Федька тоже смутился и, похоже, лихорадочно придумывал, чего бы сбрехать своему царю. Ну, это у тебя вряд ли получится парень!

— Значит ваш государь, можно сказать — голодный и холодный, последнего здоровья не жалея все о делах ратных печется, а вам и горя мало! Все мысли только о блуде и непотребстве греховном, — продолжал я, делая страшные глаза.

Увы, внушение получалось плохо. Ужасно хотелось засмеяться над сконфузившимися мальчишками и, похоже, все кроме моего рынды это чувствовали.

— Нет, ну ладно бы там показали сало или колбасу… — продолжал я, уже откровенно ерничая.

— Не дай бог так оголодать, — фыркнул от смеха Корнилий, и мы все, включая Панина, заржали как стоялые жеребцы.

— Тише вы, дайне мутер, а то в крепости услышат, — махнул я рукой, — а ты куда уставился?

Михальский к которому относились последние слова, отставил отобранную у «наблюдателей» трубу и задумчиво проговорил.

— Там их довольно много.

— Тебе то что, ты перед самым походом женился.

— И они не местные жительницы, — продолжал он не обращая внимания на мои подначки.

— А кто же?

— Я полагаю — маркитантки.

— И что с того?

— Они могут многое знать. Все наши уже собрались и можно наступать, хорошо бы не дать им уйти. Вот что Феденька, ну-ка скидывай свой доспех — пойдешь рыбу ловить.

— Зачем?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Через несколько минут Федька с Мишкой, раздетые до рубах и босиком, шагали к речке с удилищами в руках. Расположившись неподалеку от стирающих маркитанток, они стали усиленно делать вид, что рыбачат и не обращают на женщин ни малейшего внимания. Те, в свою очередь тоже не сильно ими заинтересовались, но купание прекратили. Тем временем по дороге к крепости проскакала казачья полусотня. Подъехав к закрытым воротам, ее командир стал выкликать старшего, дескать, привез некое послание. Пока посылали за старшим, на дороге показались еще казаки и в крепости поднялся переполох. Женщины увидев, что творится неладное, собрались было уходить, но Панин с Романовым показали им спрятанные до поры пистолеты и знаками приказали оставаться на месте. Войска по дороге двигались уже сплошным потоком, а толкущиеся перед воротами казаки, как оказалось, прикрепили к воротам небольшой бочонок с порохом и, подпалив фитиль, бросились в разные стороны. Прогремевший взрыв повредил ворота, заставив покоситься одну из створок, но в целом большого вреда не нанес, а осажденные открыли частый огонь по удирающим со всех ног казакам.

Все прибывающие ратники держась вне действия крепостных пушек, окружали крепость со всех сторон, демонстрируя готовность к штурму, а осажденные высыпав на стены показывали что так просто на фасы крепости не взойти.

— Государь, ворота были закрыты, нам не удалось их подорвать, — доложил мне Михальский, изображавший казачьего сотника.

— Этого следовало ожидать, ничего страшного. Судя по донесению лазутчиков, крепость не готова к долгой обороне.

— Может, все же следовало начать приступ ночью?

— Так и сделаем, пусть часть наших людей держит их в напряжении, а прочие отдыхают. У них не так много солдат в гарнизоне, так что когда они утомятся, сменить их будет некому. Пойдем посмотрим, кого там захватили наши герои.

Михальский не ошибся, женщины стиравшие белье действительно были маркитантками. Сбившись в кучу они настороженно смотрели на нас, не смея впрочем, сопротивляться. Судя по внешнему виду дамы были тертые и битые и перспектива их хотя и не радовала, но и не слишком пугала. Мое появление немного оживило их взгляды. Дело в том что в походе я по привычке одеваюсь как рейтарский офицер, лишь при необходимости меняя камзол на венгерку и одевая шапку с меховой оторочкой вместо широкополой шляпы. А уж в бою, когда на мне трехчетвертной доспех и вовсе ничем не отличаюсь от других наемников.

— Здравствуйте милые женщины, — поприветствовал я их по-немецки, — славная нынче погодка! Боюсь белье которое вы стирали не удастся сегодня доставить заказчикам, хотя может статься вы найдете сегодня новых клиентов.

— Кто вы, добрый господин? — робко спросила одна из полковых дам.

— О, красавица, я просто бедный странник, оказавшийся один на длинном пути.

— Будь я проклята, но это же красавчик Ганс! — вдруг воскликнула одна из женщин старавшаяся до сих пор держаться за спинами своих товарок.

Я с недоумением посмотрел на довольно статную маркитантку с неожиданно приятным лицом и в моей памяти мелькнули как зарница, воспоминания о славном городе Познани, где я видел это лицо в последний раз.

— Анхен?

— А я думала Ганс, что ты стал таким важным господином, что не помнишь теперь старых друзей.

— Ну что ты милая, не было ни единого дня и уж тем более ночи чтобы я не вспоминал тебя. Но что ты тут делаешь?

— Ты не забыл Ганс, я ведь маркитантка. Там где наш эскадрон, там и я.

— Наш эскадрон стоит в Белой, как это возможно?

— Ну, эскадрон-то теперь не твой, ты ведь сбежал из него, забыл? А, мы здесь, потому что пан Остророг передал его своему новому зятю, а его назначили комендантом этой крепости.

— Новому зятю?

— Ну да, мужу пани Марыси, ты должен ее помнить.

— Так комендантом этой крепости стал мой старый добрый знакомый пан Одзиевский?

— Нет, пан Мариан, помер еще прошлым летом в Смоленске. Я уж не знаю почему, но говорят, его старое сердце не выдержало преследовавших его неприятностей, и он скончался от удара. И пани Марыся, не будь дурой, тут же выскочила за молодого и красивого пана Храповицкого. А вот его и назначили здешним комендантом.

— Чудны дела твои господи! Он здесь с женой?

— Нет, пани Марыся сейчас в Смоленске.

— Послушай, Анхен, но если наш эскадрон здесь, то нет ли с вами…

— Старого Фрица?

— Боже правый, он с вами?

— Ну, а где же ему быть. Когда вы с Мартином пропали его нашли чуть живого в одной деревне. Командир приказал позаботиться о нем, и мы его выходили.

— Вы?

— Ну да, мы, маркитантки. Разве ты забыл, кто вас лечит, если случится такая беда.

— Анна, если то что ты говоришь, правда, то я твой должник навеки. Чего ты хочешь за добрую весть?

— Ганс я не знаю, кто ты теперь, но раз уж ты так говоришь, то у меня есть просьба. Мы женщины бывалые и знаем что происходит когда случаются такие дела, но у меня есть воспитанница. Ей всего четырнадцать лет и, если сможешь, спаси ее от своих солдат.

Проговорив это, Анна вытолкнула из-за спины худенькую девочку, в уродливом чепце испуганно смотрящую на меня. В тонких руках она судорожно сжимала большую корзину с только что постиранным бельем как будто от того удержит ли она ее зависела ее жизнь.