Максимилиан Уваров - Плач по мечте

С момента смерти старика прошло сорок дней, но Артем так и не смог выбросить его вещи. Он снял с вешалки и аккуратно сложил в большую коробку две пары старых заштопанных брюк, несколько клетчатых рубашек, шерстяную безрукавку и обрезанные валенки. Белую футболку-поло и зауженные брюки с ровными стрелками Артем отложил на кровать. К ним он положил черные ботинки и, немного подумав, принес из коридора кепку, купленную когда-то на рынке.

Последней Артем вынул из шкафа коробку из-под конфет «Ассорти». В ней аккуратными пачками были сложены большие и замасленные купюры. Деньги были разного номинала. Видимо, старик скупал их у нумизматов для своего приемника. Годы выпуска купюр были разные: от тысяча девятьсот двадцать седьмого до тысяча девятьсот пятидесятого. Артем заглянул в интернет и отложил деньги, которые были в ходу в сорок шестом.

Еще в коробке лежали документы: трудовая книжка И. М. Линдермана, членский партбилет, книжка о присвоении И. М. Линдерману звания ветерана труда и значок ГТО. Значок Артем сразу приколол на отложенную футболку и уселся на кровать, держа в руках пожелтевший листок, сложенный вчетверо. Сквозь тонкую бумагу просвечивались буквы, выбитые печатной машинкой.

Иосиф Михайлович Линдерман.

14 февраля 19.7 года.

Пол мужской.

Отец: Михаил Осипович Коновал.

Мать: Сара Израилевна Линдерман.

Национальность: еврей.

Место рождения: город Ростов».

Дальше шла синяя печать Ростовского ЗАГСа и размашистая подпись секретаря. Точный год рождения прочитать было невозможно. Третья цифра попадала прямо на сгиб, и на бумаге был виден только ее верхний крючок.

— Та-а-ак… — почесал бритый затылок Артем, — свидетельство о рождении, говоришь? Четырнадцатое февраля, говоришь? А если не тридцать седьмой, а двадцать седьмой? Тогда в сорок шестом, выходит, девятнадцать? Пойдет!

Артем аккуратно сложил в старый кожаный кошелек свидетельство о рождении и сунул туда же несколько купюр. Погладив футболку и брюки, Артем начистил гуталином ботинки, оделся и открыл дверь в шкаф.

Улица встретила его ярким солнечным светом и летним зноем. Вокруг шумела жизнь. Пели птицы, во дворах звучали детские голоса и смех, а издалека доносился звон проезжающего трамвая.

Артем вышел из парадного подъезда, который в его времени был наглухо замурован, и шагнул на тротуар, вымощенный мелкими камнями. Наперерез ему шел все тот же лысый толстяк с портфелем.

— Здравствуйте, товарищ! — Артем чуть приподнял козырек кепки. — Не подскажете, который час?

— И вам здоровья, — толстяк посмотрел на Артема и снял свою кепку, — выходил из дома — было одиннадцать, — мужчина достал носовой платок, вытер мокрую лысину и провел им по внутреннему ободку кепки. — Ну и жара сегодня. Прямо как в июле сорок третьего. Помните? Когда наши под Курском сражались?

— Как такое можно забыть? — улыбнулся ему Артем и, коротко кивнув, направился выше по улице, в сторону арки, ведущей во двор дома.

По другой стороне широкой мощеной дороги шел тот самый милиционер, который в прошлый раз преследовал Артема. Он внимательно посмотрел на крепкого высокого парня, в белой футболке со значком на груди и, не заметив ничего подозрительного, улыбнулся ему и вскинул руку под козырек. Артем в ответ приподнял кепку и кивнул головой.

Двор практически не изменился, только дорожки вместо асфальта были посыпаны мелкой щебенкой, а гриб над песочницей был железный. Артем стоял точно на том месте, где в его времени была лавка, на которой он частенько пил пиво с друзьями.

Дом представлял из себя колодец с двумя арками, расположенными друг напротив друга. Всего в доме было десять подъездов: по два подъезда со стороны арок и по три с других сторон. Бомба попала точно посередине, обрушив одну из арок. Подъезд, где находилась квартира Линдермана, почти не пострадал, но, видимо, взрывом выбило окна и покорежило полы.

— Да-а-а… — услышал Артем женский голос, — взрыв был страшный. Потом еще две недели завалы разбирали и вокруг дома мусор убирали, — рядом с ним стояла женщина лет сорока пяти. На ней было красное платье из атласной ткани с дикими рюшками из тюля, черные туфли на каблуке в виде рюмки и соломенная шляпка с широкими полями. Губы женщины были накрашены яркой красной помадой, а нарисованные карандашом тонкие брови предавали лицу странное удивленное выражение.

— А вы не знаете, куда переселили людей из пострадавших квартир? — спросил ее Артем.

— Та не-е-е, — махнула женщина рукой, — я ж тока в будни прихожу с дитями сидеть, а рвануло, кажись, в субботу.

— А я помню взрыв, — отозвалась молодая женщина с коляской, проходя мимо, — вернее, не сам взрыв, а пожар после него. Мы переждали налет в убежище, а когда тревогу отменили, то кинулись тушить.

— А не знаете, куда переехала Роза Линдерман? — спросил ее Артем.

— Ой, не знаю такой, — пожала плечами женщина, — и фамилия мне незнакомая. Дом большой, всех и не упомнишь. А вообще, все разъехались кто куда до восстановления дома. Кого родственники приютили, кого в общежитие переселили, кого во временные бараки. Вы поспрашайте по соседям. Может, кто и вспомнит вашу Розу.

Артем удивился тому факту, что ему, совершенно незнакомому человеку, открывали двери. И не только открывали, еще и приглашали войти. Артем помнил, как в его времени ему дали задание подписать по подъездам предвыборные бюллетени партии Лимоновцев. Из шести подъездов дома ему открыли двери только три раза, но в квартиры даже не впустили.

Увы… Про Розу Линдерман никто ничего не знал. Только девушка с маленьким ребенком на руках вспомнила, что да, жила тут одна Роза вроде бы, но фамилию она ее не знала.

— Мы общаемся больше подъездами. А жильцы тех подъездов, кто мог знать вашу Розу, переехали. Вы сходите в Управу. Там могут быть какие-то сведения, — посоветовала девушка напоследок.

Улица, знакомая Артему с детства, почти не изменилась. Все те же дома, заборы и деревья в сквере. Ему даже показалось, что старики, играющие на лавочке в шахматы, те же, что и в его времени.

Он свернул в тень сквера и, пройдя его насквозь, вышел на площадь с фонтаном в виде большой бетонной чаши. Мимо него пробежала стайка мальчишек. Двое из них катили впереди себя плоские обручи, еще двое притормозили возле фонтана и начали брызгать водой на парочку проходящих мимо девиц. Те прикрывались от хулиганов зонтиками от солнца и заливисто смеялись.

Артем вышел из сквера и оказался на главной улице. На другой стороне широкой дороги, разрезанной пополам трамвайными путями, он увидел магазин и вспомнил, что с утра так ничего и не ел.