Марина Хеллсинг - Темный менестрель (СИ)

— Здравствуй, Аннатар, — он достал большую оплетенную бутыль вина, поставил на стол. — Вот, проходил мимо, решил заглянуть. Смотри, что мне привез Игни.

— А, — майар заулыбался, — это их особенное, такое крепкое, что людей, говорят, с ног валит? Они же его редко-редко когда чужакам продают. — А у них сегодня торжественный день, — Келебримбор уселся рядом. — У его племянника Одри, свадьба. Поэтому давай-ка тоже выпьем. За их здоровье и счастье. — А кто невеста? Нет, я понимаю, что тоже из их рода, но как ее имя? Интересно, кто-нибудь, кроме самих гномов, когда-нибудь видел их женщин?.. Кубки он принес из соседней комнаты — недавно закончил работать над ними: были они из серебра и цветного стекла: прозрачно-серебристые цветы, казавшиеся живыми, на серебряных ножках-стеблях, в оправе серебряных листьев. — Считай что рождение для новых кубков, когда из них впервые вино пьют, — пояснил он Кеелбримбору, — Ну, наливай. Взгляд Келебримбора осветился, в прямом смысле, у него чрезвычайно часто такое бывает. Огромная сила. Аннатар часто замечал в этих глазах какую-то... безуминку? Для члена семьи Феанора это простительно, наследственность никто не отменял, но сие безумие еще никак не проявлялось. Наполнил кубки, сейчас было пасмурно, а то бы темная влага заиграла отсветами... — Невесту мы не видали, — серьезно сказал он. — Они говорят: не положено. — Ладно, — кивнул Аннатар, — обычаи нужно уважать. Что ж, давай выпьем за Одри, за его невесту, за то, чтобы жизнь их была долгой и счастливой. Чтобы были у них дети, и ничто не омрачало их судьбу... — он поднял бокал. Бокалы соприкоснулись. Келебримбор пригубил, смешно поморщился: — Крепкое, точно. Как и сами гномы. — А мне понравилось, — заметил Аннатар. — Мне уже доводилось такое пробовать. Самим, вам что ли, такое же начать делать? — Спросу не будет, — Келебримбор аккуратно поставил бокал на стол. — У нас более легкие вина в чести. Ты же знаешь, пробовал. А Игни еще и хитро-завуалированно, водой их обозвал. Аннатар засмеялся. Келебримбор со вздохом посмотрел на почти полный бокал. Король посмотрел на жидкость: — А что, если разбавить? Только надо придумать, чем. — Я сейчас сделаю, — кивнул Аннатар. — Умею. Погоди, притащу... Вернулся он спустя пару минут; ловко перелил крепкое вино в отдельный кувшин, смешал с прозрачным виноградным соком, добавил немного воды и снова наполнил кубок нолдора. Провел над ним рукой — кубок запотел, охлаждаясь. — Попробуй вот так. Келебримбор с интересом наблюдал за ним, потом попробова, и зажмурился от удовольствия. — Да, хорошо получилось... особенно когда прохладное. Жаль, эльдар не научиться вот так быстро вино охлаждать... — Это как раз легко, если использовать силу стихий... воздух, вода. — В том-то и дело, что “если”. А как? Мы же не Айнур, мы не властны над стихиями. Мои чары — это едвали не целый обряд, руны пропитанные светом, годятся лишь для нанесения на нечто твердое и использовать тот-же Айглос для охлаждения вина как-то чересчур, а вот махнуть рукой... — Способы есть... — Аннатар отпил из своего кубка. — Смысл довольно прост: если уж ты так хорош в зачаровании, то можно создать предметы, с помощью которых ты сможешь услышать стихии — и, если нужно, попросить их о помощи. — Предметы, говоришь, — Келебримбор задумчиво повертел кубок в руках. — Предметы создавать — это просто, а вот как завязать их на стихии? Точнее, не так: что услышат Стихии Мира? Чей зов? Это же чуть ли не то же самое, что взывать к Валар. Но к тем я обращаться ни за что не стану. — Это надо показывать на практике... Способность слышать и воспринимать Стихии у вас эльдар есть — это главное. Я делал такие попытки... Келебримбор осушил кубок до дна: — Позже, все позже! Игни скоро прибудет, Нарви уже занял столик в таверне, а Мэглин расоряжается заказом. Пойдешь со мной и точка. — Снова петь будешь? — Майар, насмешливо посмотрел на короля. — Ага. Это традиция уже. Мог бы и привыкнуть. — Привыкнуть... К твоим песням привыкнуть невозможно, как там про Зеленолесье было: Вот мой дом Зеленолесье, Орков по лесу гоняют здесь с песней. Мы поднимаем зеленое знамя, Кто хочет выпить смело за нами. Лес на дороге зеленый и хмурый, На ветках развешаны орочьи шкуры. Зря ты нагнулся — в жопе стрела, К синдарам дорожка тебя завела. А где-то под елкой сидит безутешен, Бедный обиженый эльфами леший. Эльфы жестокие лешку схватили, Срезали хвост и на кол посадили... — ГРРР! Не надо! — Келебримбор отчаянно замахал руками и глубоко вздохнув успокоился, — Это была не моя вина: Нарви мне тогда весь мозг прополоскал, насчет синдар-скупердяев и умудрился меня напоить, значит это было наше общее творчество. К тому же, после той песни серьезно смотреть на меня ты уже не мог и наконец заговорил без официоза. — Я тогда вообще забыл как говорить. Поющий пьяный Эльфийский Король... — Знаю. Но у гномов такое видимо нормально, а у меня теперь издержки от чрезмерно близкого общения с ними. Так с первого дня моего правления повелось. Идем. До дверей таверны было не слишком далеко, — Келебримбор шагал быстро, на ходу здоровался со встречавшимися. Путь был открыт, и никто не удивлялся тому, что король Эрегиона с Аннатаром туда направились, все уже знали про приезд гномов. На западе мирно заходило солнце. — Ба! Какие лица! Возрадуйся Сереброрукий, моя семья стала еще больше! — Игни в своем репертуаре: пивная кружка и залитая пивом борода. — Говорят, Владыка Ауле создал семь Праотцов гномов, а я думаю, что семь пар праотцов. А как иначе вы так быстро размножились и основательно заселили Арду?.. — Пхах! — Гном подавился только-что сделанным глотком — Келебримбор видимо специально ждал, — Ну и остер у тебя язык Сереброрукий. Итак, я хочу подарок! — Подарок? — Спросил Аннатар. — Да-да! Я хочу услышать песню про гномов! — И гном требовательно воззрился на Короля Эрегиона. Тот погрузился в пучины своей памяти, в этот момент огонь в его глазах стал слабее. Потом он неожиданно вскинул голову и произнес: — Раз уж так повелось, я спою тебе об одном непоседливом храбром гноме. Тогда была одна из атак Моргота и того гнома давно уже нет, но возможно ты его узнаешь... Устраивает? — Конечно! А как же иначе? Посетители из рядов как гномов, так и эльфов обратились в слух. Келебримбор задорно усмехнулся и запел на человеческом языке: Я был тогда до черта пьян И в бой идти не мог. Я привалился под кустом И спал без задних ног. И тут мне, значит, снится сон, Что слышу чей-то стон. И эдаким кошмаром Я Был тут же пробужден. Но все двоится у меня В глазах и вкривь и вкось. Из фляги пива не глотнув, Помер бы я, небось. А кто-то все-таки кричит, Иль снова тот же сон? И я на помощь поспешил, Ведь я недаром гном. У-у, солнце, дрянь, печет — кошмар! Дымится борода. Зачем вчера я столько пил? А впрочем, как всегда... Черт, что за лес передо мной? Не заплутать бы в нем. Потом меня в такой глуши Не сыщешь днем с огнем. А впереди опять орут, Там, видно, бой идет. Кричит надрывисто: “Стена!” Какой-то идиот. А впереди кого-то бьют, Кричат: “Баррук Хазад!” Возможно, пиво подвезли, Не поверну назад. Тут дело принципа уже, И я, схватив топор, На орчий холм стрелой взлетел, Чтоб дать врагу отпор. Смотрю и вижу — что за черт! Картина хороша! Там Моргот наших гномов жжет! Надменно, не спеша. Вперед, надвинув грозно шлем, Выходит гномий царь. Блестит чешуйчатый доспех, Он говорит, как встарь: “Ты, Моргот, лучше уходи, Пока еще здоров. А то изловим подлеца, Швырнем в Морийский ров!” Закончить Царь наш не успел, Мифрил сверкнул в огне, И только клочья бороды Остались на угле. Пока сия разборка шла, Хлебнул еще пивка. И вот на ручку булавы Легла моя рука. А подлый Моргот не один — Теперь их ровно два. И орков резко стало вдруг Чуть больше, чем сперва. А что мне Моргот, что мне два? Мне десять нипочем! Ведь я старейшина Морфанг, А не овражный гном. Хотелось что-нибудь сказать, Но кончились слова. Я думал орков порубать, Как старые дрова. Но Моргот все-таки не вошь, Он не блоха, не клоп. Теперь доспех мой стал похож На обожженный гроб. И в хааратнике своем Спешу в мертвятник я, Чтоб призракам других сказать, Как Моргот сжег Меня. Келебримбор умолк. Мэглин как и некоторые эльфы опять строчат на пергаменте, а вот гномы начали хлопать и улюлюкать, Игни же сказал: — Мда. Твои песни почему-то порой бывают на диво страшны... правдивостью своей. Это очень хорошо! Барды вечно любят все преувеличивать или наоборот преуменьшать. Я помню Морфанга — пьянь был редкостная, но за оружие браться умел. И ведь не скажешь, что погиб зазря — тогда много кого полегло и король действительно, как-то глупо умер... Зато появился повод пробудиться Дурину! Кстати, тебя у нас еще и Темным менестрелем прозвали. — С чего это вдруг так? — Владыка Эрегиона был искренне удивлен. — А песни у тебя, вроде как правдивые, да о временах ты поешь Темных. Вот и получилось как-то так. — Гном развел руками, — Хотя я думаю это из-за твоей семьи... или просто чувства юмора и цвета волос? Кажется это не слишком порадовало Келебримбора. От грустных мыслей его отвлек Мэглин, посчитав что нужно вмешаться и подал кубок с вином. Пригубив его, Владыка задумчиво произнес: — Темный менестрель... Смешно и... Интересно... Я ведь, ни одним музыкальным инструментом-то не владею... Вот, что — дам я тебе в подарок гном, еще одну песню... — Владыка тихо пробормотал, — про меня она получается значит... Надеюсь, это не так. Таверна вновь погрузилась в тишину, а Келебримбор прикрыл засиявшие глаза, видимо, он мысленно ушел в себя и запел: Шаг за шагом не виден след, По лесам, да по тропам сокрытым, Заслоняя собою свет, Ночь идет по теням размытым. То не ворон крылом машет, То не филин вздохнул в чаще, То не бес среди звезд пляшет, Только сердце бьется все чаще. Свет луны молодой в небе, А под небом дорог реки, А по ним все идут, все на север, Тени тех, кто ушел на веки. То не волк на холме плачет, То не воин свой меч точит, То поет над землей спящей, Менестрель, что темнее ночи. О великий творец света, Всемогущий славный Эру, Почему заклеймен неумелым, Тот, кто сам по себе выбрал веру. В том вина ли, что знал он правду Или правда удел Валар, А у остальных одно право — Быть покорным слепым стадом. В том вина ли, что был он дерзок, В том, что не признавал правил, В том, что был в своих песнях резок, К тем, кто родом его всегда правил. В том, что шел не туда, куда звали В том, что был он как волк одиночка, От того ли его прозвали, Менестрель, что темнее ночи. Сам себе выбирал тропы, Песни пел, лишь о том, что видел, Не хотел быть не чьим холопом, Ложь во благо и лесть ненавидел. Как по лезвию бритвы — годы, Пальцы в кровь по звенящим струнам, Помнишь город, как шел он гордо, Шел в огонь по багровым рунам. Пусть как червь, время точит камни И затупится меч и стрелы, Но звучит, как осколок правды, Голос темного менестреля. — Откуда эта песня? — Не удержавшись спросил Аннатар. Чересчур мрачная репутация у Темного менестреля выходит, не то что бы его это сильно волновало. — Дядя Маглор спел когда-то про себя, — Келебримбор задумчиво провел пальцами по ободку наполовину заполненного кубка, — Не ожидал, что название Темного именно мне, а не ему достанется. Его же Безумцем прозвали. — Брр. Так! — Игни звонко хлопнул в ладоши, — Я сюда веселиться пришел, а не хоронить кого-нибудь, и так погодка не ахти. Давайте музыку! И принесите же мне уже мое пиво! Погуляли на славу, все позабыли о грустной песне и к концу празднества едва стояли на ногах. Оставив гнома отсыпаться в таверне, Аннатар попрощался со всеми и Келебримбор, в сопровождении гвардейцев, да Мэглина, отправился восвояси. Майар требовалось серьезно подумать. Этот эльдар не перестает его удивлять. Сидя ночью на кровати, он наблюдал за вспышками света, появляющимися с вершины высокой башни здания Совета. Видимо, сегодня ночью занят раздумьями не он один... *** Утро следующего дня... Мастерские. Келебримбор. Я смотрел на полоски разномастных металлов. Их попросил принести Аннатар, наверное опять хочет понаделать колец-проводников — я так понял его задумку. Чего именно и каким образом он пытается добиться я не понимаю. Вчера он заговорил о стихиях, неуж-то попытается научить пользоваться местной магией подобной ему? Это возможно? Впрочем о чем это я, ничему нельзя удивляться. Кольца это же не волшебные палочки — в носу ковырялочки. От размышлений и преребора железок меня атвлек вопрос майар: — А почему ты остался? На Средиземье. Ты никогда не говорил об этом... Злые языки говорят — из гордыни, ты же теперь искуснейший кузнец из эльдар по эту строну моря. Но мне что-то не верится, что дело в этом. — Гордыня... — Я усмехнулся, но в усмешке была горечь. — Пусть говорят, как хотят, мне все равно. — Причины, наверное, у нас схожи... Я ведь тоже здесь, а не там. — Они сказали, что прощают нас, — сумрачно проговорил я. — Я не виновен ни в чем: ни в Резне, ни в преступлениях своего отца. За что им меня прощать? А что же касается того, где жить, то я выбираю эти земли. Горькая тоска по Заморью — это без меня. — Прощать должны телери, — заметил Аннатар подходя к столу с пробами металлов. — А я ушел оттуда потому, что... Одним словом — скучно было. — Причины... Я не знаю, как бы я жил в Амане. Я помню, — да, там красиво... Но жить там я бы не смог. Я люблю Благословенный Край, но — издали, как дети любят и уважают родной дом, из которого уходят, чтобы построить свой собственный. Ни один птенец, почуяв крылья, не возвращается в родное гнездо... Вот как-то так. — Ну, как видишь, большинство “птенцов” таки вернулось, — заметил Аннатар. — Мало кто из нолдор остался в Средиземье. А в войне, заметим, не участвовали...