Владимир Свержин - Личный враг императора

Масоны могут тебе здесь оказаться весьма полезны. Это тайное общество настолько распространено в Европе и Новом Свете, что, скажем, при Фридрихе Великом по всей Пруссии не сыскать было дворянина, да что там, просто состоятельного человека, чтобы тот не входил в какую-либо из тайных лож. Там и тогда масонов воспринимают как носителей особого знания, превосходящего обычные научные изыскания. Строителей нового общества, куда более совершенного, нежели опробованный уже республиканский строй или же старая и не всегда добрая феодальная монархия.

Понятное дело, Наполеон далеко не в восторге от всей этой камарильи и полагает наилучшим использование вольных каменщиков на отдаленных строительных работах. Но это лишь потому, что он не желает ни с кем делиться властью, а масоны хотели бы использовать императора как свою фигуру. Строго говоря, даже если бы у них это получилось, сие бы не особо повлияло на ход истории. Но с Корсиканцем этот фокус не прошел, а вот с его пасынком – вполне.

Я восстановил в голове досье, собранное нашими специалистами на Эжена Роз де Богарне, потомка виконта Александра де Богарне, невинно оклеветанного и казненного республиканского генерала. Семь лет назад он основал ложу «Великий Восток Италии» и стал ее гранд-мастером. Зачем ему это было нужно, остается лишь гадать, подозреваю, что, проявив себя несомненным храбрецом и умелым военачальником на поле боя, он хотел стать и правителем вполне самостоятельным, пусть даже и преданным своему великому отчиму. Но сама мысль, что возвышением он, потомок древнего знатного рода, обязан безродному корсиканцу, самочинно принявшему императорский венец, заставляла его втайне страдать. А если так, если это не было лишь данью романтической моде на экзотику, – появлялся шанс. И моя задача была его не упустить, использовать с максимальной выгодой для общего дела.

Мне вспомнились долгие разговоры со Старцами. Их понимание дела все больше отталкивало меня, но я с неумолимой ясностью понимал, что ни о каком пересмотре изначального задания речи быть не может. Это просто невозможно, до рождения самого древнего из Старцев осталось еще более сотни лет. Да и полно, родятся ли они, если мне удастся без лишних раздумий и терзаний совершить мне порученное? Не угадаешь, где чей предок, не скажешь обреченному на смерть, что его праправнук пытается стереть произошедшее как глупую ошибку на грифельной доске, чтобы поверх написать желаемое.

Дежурный адъютант поглядел на протянутый ему перстень: на гербовом щите красовалась пронзенная копьем змея, и коптский крест ангх выглядывал из-под щита, как это обычно рисовалось на гербах рыцарей мальтийского ордена. Лейтенанту, похоже, эта эмблема была не знакома, но вместе с тем он отнесся к «подношению» с почтением и пообещал немедленно передать его высочеству все, что потребуется.

Принц не заставил себя долго ждать. Спустя пять минут я уже стоял перед одним из талантливейших военачальников Наполеона, который сейчас не выглядел ни имперским принцем, ни архиканцлером Франции, ни даже генералом. Он выглядел как человек после четырехдневного недосыпа и долгого отсутствия сытного обеда. Под глазами его виднелись темные круги, столь обширные, что те казались провалившимися, так что с ходу нельзя было определить, какого они цвета. Он сидел у импровизированной жаровни, время от времени прикрывая глаза и дергая головой, чтобы не заснуть.

– Каким ветром вас сюда занесло, лейтенант?! – не особо утруждая себя формальностями субординации, осведомился он.

– Я должен был доставить вам послание.

– Вот это? – Богарне взял в руки опаленный конверт и затем бросил его в жаровню. Пламя лизнуло секретную депешу и с жаром начало поедать ее. – Оно изрядно запоздало.

– Нет, эту депешу было поручено отвезти не мне, – прямо глядя на принца, заявил я. Так оно и было. Правда, я не стал затруднять пасынка Наполеона рассказом о том, какая неприятность приключилась с адъютантом, у которого гусары позаимствовали срочную депешу.

– Я так и подумал. – Эжен де Богарне прикрыл глаза. – Откуда у вас этот перстень, молодой человек? – Принц говорил негромко и устало. «Молодой человек» в его устах звучало довольно забавно, он был старше меня здешнего всего лишь на девять лет. Я не люблю врать, даже если делать это приходится в силу особенностей моей более чем щекотливой работы. Куда проще, если не приходится кривить душой.

– Его завещал мне прежний владелец, – совершенно честно ответил я. А вот откуда этот перстень оказался у ничтожнейшего лейтенанта Франсуа Сореля и отчего тот считал его своим талисманом, мне, увы, выяснить так и не удалось. Впрочем, сейчас это и не имело значения.

– И вы, конечно, знаете, чей герб изображен здесь?

– Конечно. С тех пор как польский легион генерала Домбровского освободил крепость Сен-Лео, а вместе с ней и всех ее узников.

– Говорят, к тому моменту он был уже мертв, – прервал меня Богарне.

– Много чего говорят. Вот завтра к вашему строю подъедет адъютант генерала Милорадовича князь Кудашов и сообщит, что войска его величества окружены русской гвардией, что сопротивление бесполезно и для сохранения жизни лучше всего сдаться. Не верьте, это все слова, нелепая выдумка московитов.

Мой собеседник устало кивнул:

– Хорошо, пусть так. Я и сам пару лет назад слышал, что великому Копту удалось спастись и что нынче обитает он в надежном месте. Я спросил себя, достаточно ли надежным местом для великого Копта является могила, и, решив, что вполне надежным, утвердительно кивнул. Итак… Этот перстень… Вы утверждаете, что представляете здесь графа Калиостро. – Принц смерил меня настороженно-пытливым взглядом. – Что же ему нужно от меня?

– От вас? Да собственно говоря, ничего. Мне было велено найти ваше высочество в этом месте в этот день. Я уж думал, что мне это не удастся, на днях свалился с жесточайшей инфлюэнцей, готовился уже к смерти, однако же болезнь ушла вдруг, исчезла без последствий, как по мановению волшебной палочки. Когда же я пришел в себя, выяснилось, что вы уже совсем неподалеку. Я счел это благоприятным знамением.

– Предположим. Однако зачем-то же великий Копт послал вас ко мне.

– Да, мне велено спасти вас, ибо здесь у вас, говоря языком посвященных, точка бифуркации.

– Что? – переспросил Эжен де Богарне.

– Критическое состояние системы, при которой система становится неустойчивой относительно флуктуаций, и возникает неопределенность, – устало проговорил я, удивляясь, что столь очевидные понятия нужно объяснять масону столь высокого градуса посвящения. Впрочем, минусовой градус за отсутствующими в доме окнами несколько оправдывал подобную непонятливость. – Станет ли состояние упомянутой системы хаотическим или она перейдет на новый, более дифференцированный уровень упорядоченности – вот в чем вопрос! Я не стану обрисовывать вам, мой генерал, все ветви аттрактора, но скажу просто: от того, какой путь вы сейчас выберете, зависит не просто, удастся ли вам дойти до Смоленска или же нет, во многом от этого зависит дальнейшая судьба Европы, да и России тоже.