Андрей Гончаров - Чисто царское убийство

Дружинин оделся и отправился вслед за провожатым. По дороге он с любопытством осматривал староверческую деревню, которую не успел хорошенько увидеть вчера вечером. Ему бросилось в глаза, что все избы высокие и очень большие. Под одной крышей объединялось фактически несколько жилищ.

А когда он вошел в дом, где его ждали, то обратил внимание, как много здесь помещений – каморок, сеней, переходов, подклетей. В них легко можно было спрятаться в случае облавы и уйти через запасной выход. В обычных крестьянских домах ничего такого, конечно, не имелось.

В горнице, куда его привели, на лавках вдоль стен сидели шестеро мужиков и две женщины – одна пожилая, лет семидесяти, другая гораздо моложе. Все мужики с первого взгляда показались Дружинину на одно лицо. Но прошло несколько минут после начала разговора, и он понял, какие же они разные. Здесь было представлено несколько поколений населения скита. Самому молодому было, видимо, около сорока, а пожилой – худой старик с совершенно седой, какой-то серебряной бородой и такими же волосами – перешагнул, кажется, за восемьдесят.

Дружинин думал, что именно этот патриарх, самый старший, и будет вести беседу, однако первым заговорил не он, а другой. Это был кряжистый высокий человек лет шестидесяти, одетый в рясу. Его волосы еще только тронула седина. Внешне он напомнил Дружинину Льва Толстого.

– Сказывали, что ты, ваше благородие, от самой императрицы прибыл, чтобы жизнь нашу изучить, – произнес этот мужик низким густым голосом. – Коли так, сказывай, какие у тебя вопросы есть. Может, мы и сможем тебе ответить. Только сперва скажи свое имя и звание, чтобы мы знали, с кем говорим.

Дружинин представился и, в свою очередь, попросил назваться своих собеседников.

Мужик, начавший беседу, кивнул и произнес:

– Мое имя – иеромонах Паисий, я службы веду. Старший среди нас – монах Феодор, другие – Арсений, Тихон, Ферапонт и Агафон. Вот сидят инокиня Клавдия и мать Прасковья. Теперь ты всех нас знаешь. Задавай свои вопросы.

– Матушка императрица послала меня сюда с тем, чтобы узнать жизнь и нужды приверженцев старой веры, – начал Дружинин. – Поелику вы также есть ее подданные, государыня желает знать, каково ваше положение. Она имеет твердое намерение прекратить всякие гонения на людей старого обряда, ежели будут они платить подать, установленную ее царственным покойным супругом, императором Петром Алексеевичем. Вот и расскажите мне, в чем имеете нужду и готовы ли исполнять законы, издаваемые императрицей.

Выдав такую речь, Дружинин был уверен в том, что его собеседники первым делом выскажут императрице Екатерине благодарность за желание прекратить гонения и вообще у него установятся с ними самые доверительные отношения. Однако вышло по-другому.

Местные жители переглянулись, и Паисий своим густым голосом произнес:

– Что гонения на нас, ревнителей истинной веры, прекратятся, это хорошо. Если твоя государыня хочет знать, будем ли мы платить подати, то передай ей: да, мы не отказываемся. Ибо Христос учил: «Отдай Богу Богово, а кесарю кесарево». Но ежели от нас ожидают отступления от веры и участия в деяниях Антихриста, то на это нашего согласия нет и не будет.

– Кого же ты именуешь Антихристом? – спросил Дружинин.

– Знамо кого – царя Петра, коего ты так возвеличиваешь, – смело глядя ему в глаза, ответил иеромонах. – А мы считаем его слугой дьявола. Это не пустые наши слова. Петр есть истинно таков, поелику титул языческий принял и счет годам перевел так, как у безбожных латинян принято. А после того еще и людей велел перечесть. Есть и другие признаки его антихристовой сути. Мы их не указываем, поскольку и этого достаточно.

– А та Екатерина, которую ты именуешь государыней и русской царицей, суть латинянка и великая греховодница, – вступила в разговор матерь Прасковья. – Ибо приняла православное крещение неправильно и жила с тем царем Петром в браке, имея живого мужа, ливонца. Мы никогда ее власть над собой не признаем и грех обличать не устанем.

Дружинин вспомнил то, что читал еще в Москве, в свою эпоху, когда готовился к заброске. Действительно, имелись сведения о том, что Марта Скавронская вышла за императора Петра, когда ее первый муж, шведский драгун Иоганн Крузе, был еще жив. Но в России Петровской эпохи это было известно весьма немногим, только в придворной среде. Как же могли эти тщательно скрываемые сведения попасть в керженские скиты?

Подозрения Игоря относительно связи старообрядцев с придворными заговорщиками укрепились. Теперь их следовало проверить.

– Стало быть, вы милость императрицы отвергаете? – сурово спросил он. – Хотите, чтобы вновь царские войска вошли в леса, где вы укрываетесь? Чтобы скиты ваши были огню преданы? Чтобы церкви были закрыты, а духовные книги, которые вы храните, уничтожены? Этого вы желаете?

Этой грозной речью он надеялся вызвать у старообрядцев страх и смущение, однако ошибся. По лицам обитателей скита словно прошла какая-то волна. Все они распрямились и глядели на фальшивого посланника государыни с нескрываемым презрением.

– Ты что же, ваше благородие, испугать нас думаешь? – спросил иеромонах Паисий. – Это напрасно. Мы, ревнители древнего благочестия, ни гонений, ни даже казни огненной не боимся. Уж сколько нас этак вот погибло, но являются все новые подвижники.

«Иван был прав, – подумал Дружинин. – Они ничего не боятся. Если эти люди причастны к смерти Петра, то не побоятся признаться и в этом».

– Я гляжу, в ваши леса многие известия доходят, каких и в Нижнем не слыхали, – сказал он. – Может, вы знаете, что государь наш Петр Алексеевич не своей смертью умер, а был убит злодеями?

Люди, собравшиеся в избе, вновь переглянулись. Теперь на вопрос ответил другой мужик, которого Паисий представил как монаха Феодора.

Твердо глядя на Дружинина, он произнес:

– Да, сия новость нам известна. Ведомо нам, что сей сосуд сатанинский скончался в мучениях от отравы, данной ему убийцами.

– Вот как?! – воскликнул Дружинин. – Так не вы ли ту отраву царю приготовили? Не вы ли злодейку подослали, которая царю отравленные сласти поднесла? Ну, сказывайте! Или побоитесь?

Он опять не угадал реакцию старообрядцев на свои слова. Игорь ожидал смущения или, наоборот, гордости за совершенное убийство. Однако все смотрели на него почему-то с презрением. Казалось, никто из них не хотел ничего говорить.

Наконец майору ответила молодая инокиня Клавдия:

– Как ты можешь подозревать нас в таком злодействе? – сурово спросила она. – Словно ты с татями ночными говоришь! Разве не понимаешь, что ревнители благочестия бегут всякого греха?

Молодую монахиню поддержал Паисий: