Андрей Посняков - Король

Егора выпучил глаза и взволнованно чихнул:

– Но так ведь не бывает!

– Бывает, – уверил король. – Просто не так часто, как хотелось бы.

Потрескивая, горел костер, и сполохи желтого пламени отражались в белых стволах, окружавших стоянку берез.

– И царь… ой, король? – не отставал любопытный отрок. – Король тоже закон нарушить не может?

– Может, – Арцыбашев повел плечом и, чуть помолчав, добавил: – Но не должен.

Сказал и отправил всех спать. Завтра трудный денек предстоял – нужно было выбраться на дорогу.

Как представлял себе Леонид: чем дальше на запад, тем многолюдней. В центральной России за годы правления Иван Грозного население уменьшилось на четверть, если не на треть, многие бежали, раньше – от опричного террора, сейчас – от произвола царских воевод. Изданный лет двадцать назад царский указ об отмене кормлений действовал плохо, да и избранные на местное управление – губные старосты – редко осмеливались перечить всесильному наместнику-воеводе. Бежали… Крестьяне искали воли, того же и затюканные неумеренными поборами посадские, люди же побогаче – купцы и бояре, пытались уберечь имущество и жизнь.

Беглецы были в пути вот уже около месяца, пробираясь по лесам и не встретив ни единого человека. Правда, пару раз едва ль не нарвались на разбойничьи шайки, хорошо, вовремя заметив подозрительные следы, сделали большой крюк.

Сердце Леонида трепетало от радости: ну, как же – Маша, любимая Марьюшка, наконец была с ним, целая, невредимая и веселая. Рано ли, поздно ли, а тяжелый путь все же закончится, и верные подданные будут рады лицезреть свою венценосную пару! Если не поверили слухам – а их уж наверняка распустил коварный царь Иван – и не стали выбирать себе нового короля… не отдались под власть… нет, не Швеции и уж тем более не Речи Посполитой, но – Дании. Со Швецией воевали, в Речи – Польше и Литве – католики, что тоже не ах, ну, а недавно закончивший войну с той же Швецией датский король Фредерик вряд ли горел желаниям ввязываться в прибалтийскую бучу. Кстати, сам Магнус приходился Фредерику младшим братцем, и Арцыбашев все время переживал, как бы не раскрылось невзначай его самозванство. Впрочем, сейчас было не до этих мыслей, совсем не до них.

Где-то с начала декабря шли в основном лесами. Нет, сквозь чащу да непроходимые буераки не пробирались – невозможно, шли по зимникам, смычкам, по охотничьим тропам. На главные торговые пути не выходили, справедливо опасаясь выставленной там стражи, на ямские станции и постоялые дворы тоже заглядывали редко – там могли спросить подорожную или просто сдать проходившим мимо стрельцам.

Пообносились все, изгрязнились изрядно, хорошо, еще не завшивели. Сам Леонид каждое утро обтирался снегом до пояса и, дабы не смущать своих спутников, старался делать это как можно раньше. Но тем не менее все ж таки как-то попался – не Маше, это еще куда ни шло, а несущему третью – предутреннюю – сторожу Егорке.

– Боже мой! Господине… Ты это почто – снегом-то? Неужто хворь какая?

Светлые глаза парнишки округлились от ужаса, голос дрожал, словно бы отрок узрел вдруг нечто ужасное – колдовской обряд или поедание трупа.

– В здоровом теле здоровый дух! – натянув рубаху и зипун, Арцыбашев подмигнул мальчишке и, схватив топор, принялся сноровисто колоть дрова.

Светлело уже, бегали по небу алые сполохи рассвета, и первые лучи невидимого еще солнышка золотили мягкие подбрюшья облаков.

Первой проснулась Санька. Выглянула из шалаша, ахнула:

– Ой, господине! Я ж поколю, ништо… Посейчас вот только воды принесу.

Воду вчера брали из родника, на который наткнулись случайно, идя по узкому зимнику с хорошо наезженной санной колеей, и сегодня тоже снег на похлебку топить не хотелось, ключевая-то водица куда вкусней, слаще.

Схватив котелок, рыжая быстро пошла к зимнику, все в той же отроческой одежке – узких, заправленных в онучи, портах, в армячке. По лесам так удобней таскаться, нежели в женском. Греховно, правда, ну да ведь кругом все свои, чужаков нет.

Поглядев вслед девчонке, Леонид поплевал на руки и снова взялся за топор, прихваченный в путь хозяйственным Михутрей в первую голову. Вообще-то король мог быть постесняться, колоть дрова считалось легкой женской работой, как и полоскание белья в пруду, и таскание воды в больших неподъемных кадках. Мужское дело – охота, корчевание пней, заготовка бревен, пахота – все то, где требовалась недюжинная физическая сила и выносливость. Впрочем, здесь, в шестнадцатом веке, женщины тоже отличались выносливостью, даже боярышни, хотя те, казалось – куда? Взять хоть девчонок, Машу и Агр… Александру, рыжая просила ее теперь только так называть, старое имя ей не очень-то нравилось. Ну, и правильно, Аграфена – имечко простонародное, крестьянское, иное дело Александра! Тут за версту аристократизмом несет.

Хэкнув, молодой человек ловко расколол пополам обломок притащенной еще вчера сушины. Сегодня, по подсчетам княжны, выпало воскресенье, и путники решили устроить себе дневку. Отдохнуть, половить в замерзшем ручье рыбу, а если повезет, то и подстрелить из самодельного лука какую-нибудь мелкую дичь – рябчика, глухаря, зайца. Луки со стрелами еще в начале пути сделали себе все отроки, а глядя на них, и бравый разбойный капитан. Арцыбашев же в прежней своей, культурной, жизни охоту недолюбливал, искренне недоумевая, что хорошего может быть в сем кровавом деле. Водку, в конце концов, можно просто в походе или на пикнике пить, к чему еще и убивать беззащитных зверушек? Однако же здесь, да еще будучи коронованной особой, Магнус вынужден был не только принимать активное участие во всех, без исключения, охотах, но еще их и организовывать. Охота в ту эпоху была рыцарским, истинно королевским делом, праздником, пикником и военным смотром в одном лице.

Солнечные лучи уже позолотили верхушки елей, из шалаша выбирались один за другим все путники, потягивались, переговаривались, усаживались поближе к костру да раздували угли.

Арцыбашев все же сконфузился, поспешно бросил топор и, присев к костру, подмигнул Маше. Еще хотел было что-то сказать, про охоту или про хороший денек, да не успел: где-то в лесу вдруг затрубил рог!

Все тотчас же вскочили, схватившись за ножи да сабли. Вот уж чего не хватало – так это встретить в лесу чужаков. Раз рог, значит, воинские люди. Неважно, кто – московская дворянская конница, стрельцы, литовские ополченцы, ландскнехты или польские латные гусары – встреча с ними могла окончиться для беглецов весьма плачевно. Понятия «мирное население» тогда просто не существовало, воинские отряды на марше питались за счет грабежа и контрибуций. Не отказывали себе и в маленьких радостях – ворваться в зажиточный дом, взять любую понравившуюся вещь, ну, а если хотелось девочек – то и девочек.