Андрей Земляной - Сын Сталина

Тут юноша в неверном свете «летучей мыши» попал себе иглой в палец. Она вонзилась чуть не на половину длины. Рерих непроизвольно вздрогнул, ожидая вскрика боли, ругательства, на самый край – раздраженного шипения сквозь зубы. Но мальчишка просто с удивлением посмотрел на торчащую из пальца иглу, вытащил ее, слизнул выступившую каплю крови и уперся взглядом в пострадавшее место. Это продолжалось несколько секунд, а потом юноша снова взялся за шитье. И снова засвистел и забубнил:

– …А с рассветом снова по незримым тропам, меж землей и небом… …Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас… …Hand grenades flying over your head, missiles flying over your head… …Приземлились, попрыгали – не стучит, не гремит… …Гремя огнем, сверкая блеском стали… …Shots ring out in the dad of night. The sergeant calls: stand up and fight… …Шумел сурово брянский лес… …В атаку стальными рядами… …Oh, oh, you’re in the army now! Рубеж нам назначен Вождем… …Но врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова… Вот и всё! Вот всё готово! – пропел он уже в полную силу, весьма ритмично, но абсолютно безголосо. – Дорогая моя Москва!

С этими словами он встряхнул подшитыми брюками, затем мгновенно натянул их и сделал несколько резких приседаний и взмахов ногами.

– Большое спасибо, – сказал он, обращаясь к Рериху. – Если бы вы только знали, как я соскучился по нормальным человеческим брюкам. Вроде всего три месяца прошло, а ощущение такое, что уже лет пять, как я их надевал последний раз…

– Хорошо, что костюм темный, – осмелился заметить Николай Константинович. – Кровь будет незаметно…

– А никакой крови нет, – улыбнулся Темный. Улыбка была странной: растянулись только губы, а все остальное лицо оставалось неподвижным. – Это же простейшее ментальное упражнение: остановить кровотечение из раны малого размера. Один из моих учителей умел останавливать кровь из разреза длиной в три с половиной сантиметра.

Тут юноша осёкся и замолчал, а потом сразу принялся за пиджак, который бодро переделал в некое подобие френча. Переодевшись – нижнее белье Тёмный перешивать не стал, просто обрезал – он уселся поближе к небольшому костерку и с видимым наслаждением вытянул ноги.

– Устал, – произнес он, снова улыбнувшись, но на сей раз тепло и абсолютно открыто. – Устал, Николай Константинович. Сил нет даже расспросить вас о ваших картинах. Я их много видел, а одна – очень неплохая копия «Человека и мира», даже висела в моем кабинете.

– «Человек и мир»? – перебил Рерих пораженно. – Но я не помню, чтобы писал такую картину.

Секунду помешкав, юноша коротко рассмеялся и беззаботно махнул рукой:

– Ерунда, ещё напишете… – и, предваряя следующие вопросы, чуть развёл руки: – Извините, я устал. Очень спать хочется…

С этими словами он завернулся в грубое солдатское одеяло, которым укрывался вместо своего грязного и драного плаща, улегся и почти мгновенно заснул. Рерихи – отец, мать и сын – удивлённо переглянулись, но не рискнули тревожить сон своего странного спутника.

Следующий день принёс ещё больше загадок, причем с самого утра. Николай Константинович проснулся от странного ощущения, которое бывает, когда на спящего кто-то пристально смотрит. Но на него никто не смотрел. Зато ему самому было на что посмотреть.

Юноша в нижнем белье сидел на камне, сосредоточенно уперев взгляд во что-то, лежавшее перед ним. Затем он медленно изменил позу, выгибаясь так, как никогда не смог бы обычный человек, при этом явно не отводя глаз от этого «чего-то». Вот он почти встал на мостик, вот откинулся назад и словно перетёк в какую- то невероятную асану, отдаленно напоминавшую знакомые Рериху по хатха-йоге, но намного более сложную. Это продолжалось несколько минут, во время которых Николай Константинович следил за юношей, затаив дыхание, а потом…

Тёмный словно исчез из виду, спрыгнув с камня с такой невозможной быстротой, что даже глаза художника не могли за ним уследить. Юноша взорвался серией невероятных молниеносных ударов. Николаю Константиновичу стало на мгновение жутко: оказаться на пути хотя бы одного из этих ударов было бы смертельно. И даже если бы между бьющим и целью оказалась кирпичная стена – далеко не факт, что она остановила бы кулак, стопу или сложенные пальцы, а не брызнула бы обломками в стороны.

Движения Тёмного все набирали и набирали темп и в конце концов слились в одну туманную полосу. И вдруг всё кончилось. Рерих чуть не вскрикнул: юноша снова сидел на камне в той же первоначальной позе. Вот разве что руки у него теперь были подняты, а на ладонях у него лежал маленький снежно-белый горный цветок….

Только теперь Николай Константинович обратил внимание, что Юрий тоже не спит, а во все глаза смотрит на их молодого товарища.

– Ты помнишь, Юра, монахов-воинов, которых мы видели в Тибете?

– Да, отец… Ты думаешь, что это – Маг Цзал? Но. – Рерих-сын запнулся, – чтобы добиться такого мастерства, нужно тренироваться лет десять, не меньше.

– Откуда ты знаешь, что он не тренировался десять лет? – спросил Рерих-отец и осекся.

Действительно, нет ничего удивительного в том, что тибетский юноша волей ламы в четырёх-пятилетнем возрасте мог быть отдан в воины. И нет ничего удивительного в том, что к своей шестнадцатой весне он достиг высочайших вершин мастерства. Но юноша-европеец, который кроме невероятных высот боевых искусств Маг Цзал знает несколько иностранных языков, умеет шить, стрелять – не зря же в его сумке лежат два пистолета, которые он чистил вчера днём, знает полотна художников – не одного же Рериха он изучал!.. Это было совершенно невероятно! А самое главное: он ведет себя не как тибетский воин-монах, да и вообще не как азиат, а как самый что ни на есть европеец!..

Словно в подтверждение этого Темный принялся за упражнения, отдаленно напоминающие сокольскую гимнастику [113] Система гимнастических упражнений, соединяющая в себе элементы спортивной гимнастики, акробатики и боевых единоборств. Разработана в Чехии в молодежной спортивной организации «Соколы» панславянского толка в конце XIX века. Была популярна в России, Чехии, Сербии. . Во всяком случае, это ни в коем случае не плод азиатской культуры.

Все закончилось новым купанием в ледяной реке, после чего мальчишка вплотную занялся плотным завтраком. Елена Ивановна изумленно взирала, как юноша прикончил банку тушенки, опростал жестянку крабов и запил все это крепчайшим сладким чаем. Причем ел он спокойно, методично, явно наплевав на вкусовую гамму, пренебрегая хлебом, соусом или какими-то ещё приправами. Однако спросить она долго стеснялась.

– Простите, а разве свинина с крабами – вкусно? – наконец её любопытство полностью побороло стеснительность. – Хотя бы с соусом…