Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

– Куст, ты понял, что надо делать?

– Так точно.

– Только без фанатизма. Расстреляли боекомплект и за нами. Я понятно объясняю?

– Есть без фанатизма!

– Исполняй! Кадет, бери этот двуногий скот и догоняй отряд.

– А этот?

– Я обещал его оставить здесь. Только вот беда, он видел нашего ручного немчика, – с этими словами я наклонился с ножом к нему. Немец завыл, засучил ногами.

– Будь мужиком, умри достойно! – сказал я ему, схватил за волосы, задрал голову и перехватил горло. Фонтан крови растопил затоптанный снег.

– Ты обещал! – закричал Вилли.

– Он остался здесь, я его не мучил, а мы уйдём. Так, с этим всё. Гном, у нас есть чем растяжки поставить?

– Парочку можно.

– Хоть так. Сделай. И Кусту покажи – обидно будет от дружеской гранаты окочуриться.

– Есть!

– Всё! Остальные – арбайтен! Шнеля, шнеля! Тьфу, пёсий язык! Только и брехать.

Мы убегали от болота с максимально возможной скоростью. Надо было вырваться из мешка. Позади нас пулемёт Куста исполнил миниатюру «Не ждали? А мы припёрлись!». Потом нас догнал звук взрыва гранат, и всё стихло.

– Ну, вот. Теперь мы зайцы. И только ноги нас спасут. Живее!

Сапёры нас нагнали, а вот Куст с бойцом – нет. Что с ними стало, мы так и не узнали. Бежали лосиным стадом, не разбирая дороги. И только когда просветлело, перестали проверять деревья и кусты на устойчивость. Я врезался в дерево два раза. Один раз так, что отнялась на час левая рука.

Стало достаточно светло, чтобы понять, где восток, я достал карту, потом опять убрал – где мы? Я заблудился. Ладно, будут какие-либо ориентиры, разберёмся.

Пока я возился с планшетом, отряд встал, тяжело дыша. Я оглядел измождённые лица.

– Нельзя останавливаться, ребята. Надо бежать.

– Я не могу больше, командир, – хрипел раненый боец, – оставь меня здесь, я вас прикрою.

– Если бы был толк. Мы в мешке. Они верёвочку затянут – все отбегаемся. Доставайте таблетки. Вот такие. Да-да. Я знаю, что вторая. Вперёд! Идём егерским ходом. Пять минут бегом, пять минут – быстрым шагом. Пошли!

– Командир, оставь меня или пристрели! Не могу я больше!

– Надо, брат, надо. Сейчас чудо-таблеточка подействует и сможешь. Когда нас догонят, я тебя первого оставлю прикрывать.

– Спасибо, командир!

За что спасибо? Что на убой тебя оставлю? И-э-эх! Горе-то горе! Каких ребят я теряю!

Без происшествий пересекли дорогу. Ориентир есть, но к чему привязаться? Карту доставать не стал. Бородач! Может, он знает? Догнал старого служаку, браконьера и лесника. Тот, минуты две пошевелив нахмуренными бровями, уверенно махнул рукой:

– Там – Андреевка.

Всё! Я знал, где мы. Карту доставать не стал, пока на острове сидели, чуть не наизусть выучил.

– Отец, нам в ту сторону.

– Знаю. Доставай карту. Вот, видишь. Этот маршрут не самый удобный. И так удобнее, и так. А мы пойдём вот так. Тут только пешему пройти можно. Тут местность сильно сложная. Ни в жисть они не догадаются, куда мы идём и где пройдём, а значит и не перехватят. А догнать – пусть попробуют. Без машин. Техника тут нигде не пройдёт. А пешком… Пусть побегают. Поглядим.

– Будем посмотреть… – пробормотал я. – Нормально, Александр Родионович, это хороший план. Нам бы самим пройти, копыта по дороге не откинуть. Но это и правда хороший план. Так и сделаем. Побежали, зайки мои. Стая шакалов уже взяла наш след.

Я гонял своих новобранцев, бегал вместе с ними (как же давно это было!). Но оказалось, что те наши пробежки были лёгкими разминочными прогулками. Через несколько часов егерского марша я настолько отупел от усталости, что не понимал, что мне говорил Архип. Я так и не понял его (а у этого старика откуда силы берутся?). А Архип доложил мне тогда, что один раненый и одна лошадь умерли. К вечеру, прямо на бегу, умер ещё один боец.

Я заглотил ещё «колесо». Чуть полегчало.

– Ещё чуть, ребята! Как стемнеет – привал устроим до утра. А сейчас бежать надо! Мы пока живы, и это меня обнадёживает. Мы чуть опережаем врага. Но всё может измениться. Он – хозяин положения. У него – транспорт, дороги, связь. У нас – только ноги! Давай, братцы, поднажми! Умоляю!

Уже стемнело. Мы уже не бежали, а в отупении брели. Вышли на ручей или маленькую речушку, попрыгали с высокого берега в воду, жадно пили ледяную воду, до ломоты в зубах. Наполнили фляги, налили воду в вёдра (если лошадям дать сейчас попить – передохнут разом, надо чтобы остыли от гонки), перешли ручей, углубились в чащу и тут и устроили привал.

И в этот раз караул нёс один Вулкан. Я назначил дозор, но они сразу же уснули на постах. Утром я им пообещал, что позже изобью их основательно, а потом и пристрелю. Но не сейчас.

Я и с рассветом едва заставил себя встать. Одеревеневшее тело болело невыносимо. Сразу и всё! Чудо-колесо, боль ушла, мир вдруг расцвёл майскими цветами. И под ногами у меня был не снег, а сплошная поляна подснежников. Вот это глюк! Заглядение! Радовало, что я осознавал, что это глюк, какая-то часть сознания оказалась в стороночке от происходящего и холодно, безразлично контролировала остальную часть моего Я.

С трудом растолкал людей. Каждому дал по таблетке. Нет, не такой, как сам выпил. Нам ещё массовых галлюцинаций не хватало. Стимуляторы. Они приводили их в чувство. Огня не разводили, пожевали ледяного сухпая, запивая студёной водой из ручья.

Двое наших товарищей так и не проснулись, как мы их ни тормошили. Только когда сами проснулись окончательно, поняли, что они никогда не проснутся. Отнесли их в яму, завалили валежником. Могилу копать не было ни сил, ни времени. Гонка возобновилась.

В этот день нам повезло меньше. При пересечении дороги нарвались на мотоциклистов. Мотоцикл был один, немцев – двое, но с пулемётом. Он вылетел на нас на высокой скорости из-за изгиба дороги. В первое мгновение охренели и мы, и они. А потом обе стороны стали палить друг в друга. Секунд тридцать. Немцев изрешетили, но и сами понесли потери – один убит, трое ранены. Один из троих – Вилли. Пуля пробила ему бедро навылет. Один боец ранен легко, после перевязки встал в строй, а вот со вторым сложнее. Как он так пулю схватил, что ноги отнялись?

– Оставь меня, командир! Тут вот, у лошади убитой и залягу. Руки-то у меня работают. Пулемёт с мотоцикла принесите и гранату дайте. Не дамся я им живым!

Бойцы притолкали изрешеченный мотоцикл, погрузив в него трупы и карабин мотоциклиста.

– Фельджандармы, – хмыкнул я, увидев нашейные бляхи, – забираем трофеи, что стоите?

За минуту трупы и мотоцикл распотрошили. Двое моих бойцов переобулись.

– И мои сапоги заберите, – попросил раненый, – они ещё нормальные. Можно починить. Мне уже ни к чему.

Тут ещё один боец разрядил свою мосинку, затвор выкинул в лес, патроны и обоймы из патронташа раздал товарищам. Взял немецкий карабин, стал распихивать патроны.