Виталий Храмов - Сегодня – позавчера

Я отошел подальше, направил незаряженную «светку» на «штурмовиков» и стал изображать пулемёт:

– Ту-ту-ту, та-та-та.

Под ноги мне упал комок земли – «граната». Второй – ударил по каске, третий – вообще пролетел мимо.

– Да кто вас так гранаты учил метать? Только центровой и справился.

Бойцы стояли довольные, потные, красные, грязные, но довольные! Улыбки – шесть на восемь.

– Но в целом удовлетворительно. Разбились на тройки все! Отрабатываем упражнение. Как кто пулемётчики? Вы что, совсем оборзели? Я вам кто? Ротный или как? А чего тогда пристали с таким мелочным вопросом? Голова вам на что? Каску носить? А если через голову не дойдёт, в печень постучу! Мельник, ты что ль? А что ты тут делаешь, на стрельбище, с гипсом? А в этом огневом взводе? Как же ты отстрелялся?

А он мне показывает значок – «Ворошиловский стрелок». Ни фига себе! А ты не так прост, сержант Мельников.

– Мельник – за старшего! Всё одно с гипсом не поползаешь. Если что-то пойдёт не так – вторую руку сломаю в трёх местах. Даже подтереться не сможешь. Я понятно объясняю? А они тупить будут – постучи в печень от моего имени. Я – ко второму огневому взводу.

На самом деле сам хотел пострелять. И за Мишкой приглядеть, что ни говори – ребёнок. А кругом не просто менты-волчары, а волкодавы. Или будут ими. Скоро, я надеюсь, они вспомнят о том, что они волкодавы.

Вечером – марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).

А рано утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный – Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и т. д. и т. п. Ну не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:

– Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать – отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования – прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но орать на меня – я не позволю!

Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:

– Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!

– А вот это – пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?

– Докладывайте.

Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели – экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).

– Как штаб какой поработал, – ротный был удивлён.

– А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричниной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.

– Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?

– Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но рота оказалась не ротой, а толпой ментов…

– Как?

– Это так милиционеров называют.

– Кто?

– Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?

– Рассказывай.

– Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих… в общем, дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.

– Вона как. Как ты всё по полочкам разложил.

– Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз не буду рассказывать.

Он замахал рукой.

– Первые две составляющие можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу…

– Какую группу?

– Заткнись! – осадил я ротного и продолжил: – И неформального антилидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще – удалить из команды. В данном случае ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.

– Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял – чего он, а оно вон оказывается как.

– Натан знает меня. Ну, и последний компонент – чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты – в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть – своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я – зверь. Пусть думают, что ты – зверь ещё страшнее.

Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.

– Болит ещё, – объяснил он, хотя и так понятно.

– Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.

– Для этого столько марш-бросков?

– Не только. Должны привыкнуть, жиры растрясти. Как ты думаешь, каким средством передвижения будет перебрасываться твоя рота на фронте? Очнись, Саша, какие авто? Какие дороги? Под огнём и самолётами? А бензин откуда возьмёшь? Хорошо если для подвоза боеприпасов наскребём. На своих двоих, Санёк, на своих двоих. И всё оружие и имущество роты – на хребте. И лесами, оврагами, ночами, если не хочешь всех под авианалётом потерять. Так что ещё пару дней побегают налегке, потом в полной выкладке, а потом и в бронниках.

– Да как в них бегать-то?

– А в атаку как ходить? Я же эти два дня с ними в «доспехе» бегал. Тяжело, но зато, когда вечером снимаю – как взлетаю! Привыкнуть надо к нему, чтобы как гимнастёрка стал, удобным и родным, только тогда от него польза. Мы же пехота, а не танки.

Ротный опять рассмеялся, теперь придерживая бок рукой. Отсмеявшись, посерьёзнел:

– Ладно, бег так бег. Кто не может бегать? Не верю я, что ты остановился в членовредительстве.

– Мельник повредил руку, Боксёр – потянул ногу.

– Опять ты?

– Проводили тренировку по рукопашному бою.

Ротный сплюнул.

– Пошли.

Едва мы оказались в расположении роты, как раздался оглушительный крик:

– Рота, стройся! Смирно!

Опять Мельник расстарался. Никак у дверей тёрся. Подслушивал?

– Вольно! Имею честь представить вам нашего ротного – лейтенант госбезопасности Степанов Александр Тимофеевич, прошу любить и жаловать.

– Не девка, чтобы любить и жаловать. Кто дежурный?