Александр Золотько - Князь Трубецкой

— Мне не нравится, что вы устроили здесь конкурс на выживание, пенькна пани. Я бы даже сказал — найпенкнейша из здесь присутствующих.

— Хам, — сказала Александра. — Неблагодарный хам!

— То есть я вам должен быть признателен за то, что умру не один, а в компании? — спросил Трубецкой. — Ехали бы вы себе и ехали… Улица была свободна, выскочили бы из города, а там… там — домой…

— И как мы сразу об этом не подумали, — сказала Александра. — Если бы я могла, то и уехала бы, но этот молодой идиот…

— Это я, — пояснил Бочанек.

— …этот молодой идиот решил, что вас нужно спасать. И я была вынуждена… Ну не умею я вслепую управлять лошадьми, так уж получилось… Вот и пришлось… А так… Так я бы вас своими руками…

— Так на здоровье! Вас же никто не держит! — воскликнул Трубецкой, все еще не решаясь отойти от стены. Голова кружилась, тошнота подступила к самому горлу — сотрясение мозга он, кажется, все-таки заработал. И то, что поспал немного, особого облегчения не принесло. — На все четыре стороны! Идите, скажете, что я опомнился, что княжеская кровь все-таки взяла свое, что благородство не пропьешь и я одумался и отпустил вас… и вашего слугу… или брата… как хотите его назовите — тоже отпустил. А сам я… Может, подстрелю кого, вон как ребята свободно ходят, совсем страх потеряли…

— Значит, так? — осведомилась Александра.

— Да — так. Я вам бесконечно благодарен за заботу и продление моей жизни на час-полтора, но пора это уже и заканчивать…

— Эй, — донеслось с улицы. — Вы там не забыли обо мне?

— А я надеялся, что это мне приснилось, — пробормотал Трубецкой. — Какая неприятная компания мне выпала для последних минут жизни… Слепая истеричка, влюбленный идиот и сволочь капитан… Как там у вас говорят? Курва-мать?

Александра вздохнула и не ответила.

В принципе, перед ней можно было бы и не выпендриваться, все она прекрасно понимает, и эта бравада… вроде как оскорбительная бравада Трубецкого понятна ей насквозь… И то, что князь пытается отогнать ее прочь, как надоедливую собачку, демонстрируя свою злость, — ей понятно. И Томашу — тоже понятно. И кстати, им понятно, что смысла погибать вместе с Трубецким нет никакого, они ему ничего не должны вроде бы… Александра — так точно не должна.

— Живым сдаваться им мне нет никакого резона, — сказал тихо Трубецкой. — Вы уйдете, я дождусь, когда они начнут штурм, может, если повезет, подстрелю одного-двух… хорошо, в поляков стрелять не стану… А потом что-нибудь придумаю с заряженным пистолетом и своим виском. Бац — и все. И капитан Люмьер посрамлен. А я проиграю войну Наполеону Бонапарту, что, кстати, не так уж и позорно, ему кто только не проигрывал… А вы, если вас не затруднит, извинитесь за меня перед мужиками, скажете Чуеву, чтобы артельные деньги раздал им… А мою долю… Если не побрезгуете, возьмите себе. Там, наверное, хватит, чтобы дом отстроить. Мальчишек к себе моих заберите, Кашку и Антипа… выкупите и дайте вольную… придумайте что-нибудь… Им учиться нужно. И вот Бочанеку тоже. Вы сможете это сделать?

— Эй, князь! — снова донеслось снаружи. — Вы меня слышите? Я подхожу, не вздумайте стрелять…

— Пошел ты к черту! — крикнул Трубецкой в окошко. — Видеть тебя не желаю!

Люмьер стоял шагах в десяти от бани. В мундире, без головного убора, без сабли, с факелом в руке.

— Какого дьявола тебе нужно, капитан?

— Хочу поговорить, — ответил Люмьер. — Живым же вы сдаваться не станете… Слишком много разного накопилось у Великой Армии по вашему поводу. Я даже до штаба вас не доведу, просто порвут на куски… Вы понимаете?

— Естественно.

— И жизнь я вам обещать не могу, Сергей Петрович, — сказал Люмьер. — Мы можем только поболтать, как старые знакомые, обсудить кое-что, меня интересующее, а там… Я, если хотите, могу дать слово чести, что не попытаюсь на вас напасть… Мне ведь смысла нет, как вы понимаете…

— Почему же? Взять живым самого князя Трубецкого! Может, в звании повысят… Вы хотите стать майором?

— Я один понимаю, что вы несете чушь? — спросил Люмьер.

— Тоже мне — самый умный нашелся… Конечно, чушь несу! А что вы еще прикажете мне делать?

— Впустить меня внутрь. Одновременно отпустить даму, которую вы бессовестно используете в качестве щита… Мы поговорим, можно сказать — поболтаем, потом я уйду, и делайте что хотите. Как мне почему-то кажется, вы будете стреляться? Не так?

— Умный вы очень, — буркнул Трубецкой. — Подождите минутку, я сапоги почищу…

Трубецкой оглянулся в ту сторону, где в темноте сидела на лавке Александра.

— Слышали? Забирайте Томаша — и выходите. Если вам так будет спокойнее — дождитесь, когда он зайдет сюда, и тогда только выходите… Может, если я скручу капитана, то получится еще немного потянуть время, а там…

Вряд ли, сам себе мысленно возразил Трубецкой. На пожар лучше не надеяться. Полыхнет, конечно, этой ночью, но разгорится только к завтрашнему дню… Вот ведь сколько полезной информации в голове, а ничего не поможет. Либо придется подохнуть до начала катастрофы, либо суетиться вместе со всеми в самый разгар — дурацкий каламбур — московского пожара.

Получается суета, суета сует и ничего, кроме суеты.

А так хоть с капитаном поговорю.

— Помоги мне, — сказала Александра.

Трубецкой дернулся, чтобы подать ей руку, но вовремя сообразил, что обращается она к Томашу. Тот бросился, свалив какую-то бадью на пол. Плеснула вода.

Без прощаний, мысленно взмолился Трубецкой. Пронеси, господи, мимо меня чашу сию… Пусть она просто пройдет мимо, не сказав ни слова. Он сделал все, что мог, чтобы обидеть ее. Пусть обиженная и уйдет. Хотя… Как он мог обидеть ее сильнее, чем тогда, в июне? И на его руках кровь ее отца и братьев. Даже если одного из них убил ротмистр — все равно. Даже если там все происходило по-честному — не то что перед ее домом. Это неважно. Она должна его ненавидеть. Но попыталась спасти ему жизнь.

Пусть этот крест будет ему по силам! Нет!..

Александра остановилась возле Трубецкого. Подняла руку, осторожно провела пальцами по лицу. Князь зажмурился и ждал, когда эта пытка закончится.

— Прощайте, Сергей Петрович, — сказала тихо Александра. — Надеюсь, вы умрете легко…

— Сделаю все возможное, — так же тихо ответил Трубецкой.

У нее теплая мягкая ладонь. И…

— Все, — мотнув головой и едва удержав стон, сказал Трубецкой. — Прощайте. И ты, Томаш…

Трубецкой протянул руку, мальчишка не сразу сообразил, что князь — князь! — хочет пожать его руку, потом спохватился и сжал протянутую ладонь.

— Защищай ее, — сказал Трубецкой.

— До смерти! А вам… Вот пистолеты, я их зарядил. Порох и пули вот, перед окном… Девять пуль, я посчитал.

— Вот и хорошо. Всем нашим передавай привет!