Юрий Корчевский - Истребитель. Ас из будущего

Однако не успел… По хвостовому оперению самолета ударила пулеметно-пушечная очередь. Истребитель перешел в пикирование и перестал слушаться руля. Высота всего пятьсот метров, потому раздумывать некогда.

Тихон отстегнул привязные ремни, привстал с сиденья и перевалился через борт. Его крутануло потоком воздуха и приложило спиной о горизонтальный руль. Удар пришелся вскользь, но болью сильно обожгло спину.

Раскинув руки и ноги в стороны, Тихон прекратил беспорядочное падение. Поднял голову вверх – «худой» начал разворот со снижением в его сторону. Плохо! Стоит открыть парашют, как этот гад начнет стрелять.

Тихон кинул взгляд вниз – земля стремительно надвигалась. Медлить было нельзя, иначе парашют раскрыться не успеет. И из двух зол выбирают меньшее…

Он рванул вытяжное кольцо. Раздался легкий хлопок – это сработал вытяжной парашютик. Сразу за ним – сильный хлопок и удар: раскрылся основной парашют.

Тихон поднял голову. Купол расправился полностью и погасил скорость. Ба! В стороне, в паре километров от аэродрома висел в воздухе еще один купол, оранжевый, явно немецкий. И пилот уже приземлялся…

Тихон только успел сгруппироваться и согнуть ноги в коленях, как почувствовал удар о землю. Удар сильный, болью отозвавшийся в спине. Упав на бок, Тихон подтянул стропы, чтобы купол погас и его уже не волокло по земле.

«Мессер» спикировал, успев дать очередь из пулеметов. Пули прошли рядом, но не задели.

Пикировщики отбомбились, повернули на запад, и шум их моторов постепенно стих.

Тихон попробовал подняться, но боль в спине была настолько сильной, что у него перехватило дыхание. Медленно, с перерывами, упираясь руками в колени, но он все же поднялся. Отстегнул привязные ремни подвесной системы. Посмотрел в сторону аэродрома, а там несколько дымных столбов в небо поднимаются. Он понимал, что, кроме самолетов, гореть на аэродроме нечему. Если бы немцы в склад с горючим угодили, был бы взрыв и сильный пожар.

От аэродрома в его сторону уже мчалась «полуторка», в кузове – несколько технарей.

– Живой? А то мы уж и не чаяли… Видим – сел на парашюте, а «мессер» по тебе стрельбу открыл. Зенитчики по нему стрелять начали, да только одна установка осталась, остальные под бомбами погибли. Садись.

– Не могу. Спина очень болит, помогите.

Неловко было Тихону произносить эти слова. Молодой, ранений нет, а помощи просит.

Технари подняли его на руки и уложили в кузов грузовика.

– Ваня, трогай, только потихоньку и сразу к медпункту.

– Понял уже.

Машина поехала медленно, но все равно каждая кочка отдавалась в спине Тихона острой болью. Чтобы не закричать, он стиснул зубы.

Наконец грузовик остановился у медпункта, и Тихона осторожно сняли. Раньше он не мог видеть аэродром, мешали борта грузовика, а теперь успел окинуть взглядом. На взлетной полосе – воронки, дымятся разбитые самолеты – два он точно увидел. В полку и так самолетов не хватало, а теперь два сгорело, и его истребитель уничтожен.

Рядом с медпунктом – раненых человек десять. Кто-то стоит, придерживая окровавленную руку, но большинство лежит на земле. Вокруг них санитары суетятся, по очереди в медпункт заносят. Сначала – тяжелых, с осколочными ранениями в голову, грудь и живот, потом – тех, кто ранен в руку или ногу.

Тихон попал последним: кровотечения нет, и санитары не торопились.

Полковой врач осмотрел и вынес вердикт:

– В госпиталь надо, рентген делать. Подозреваю повреждение позвоночника.

– А в полку отлежаться нельзя? Я все равно «безлошадный».

– А вдруг что-нибудь серьезное? Инвалидом станешь, ходить не сможешь, не то что летать.

Такая перспектива Тихона не устраивала.

Двумя грузовиками раненых и контуженых отправили в тыл. Технари подсуетились, где-то раздобыли матрац, положили его под Тихона, чтобы лежать было помягче и не так трясло.

До госпиталя добирались четыре часа по разбитым дорогам. Один из раненных в грудь дорогу не перенес, умер.

Когда в госпитале дошла очередь до Тихона, хирург заявил:

– Было бы ранение – прооперировали бы. Но профиль у нас не тот. Отправим дальше в тыл.

Вечером Тихона погрузили на санитарный поезд, на верхнюю полку. Поезд то и дело останавливался и подолгу стоял на полустанках, пропуская встречные эшелоны – на фронт везли боевую технику, пополнение, боеприпасы. Такие поезда именовали «литерными» и пропускали их вне очереди.

Во время остановок с санитарного поезда выгружали умерших от ран бойцов – Тихон сам видел в окно. Крытый грузовик подходил к вагонам не со стороны перрона, чтобы народ не видел.

Ни одна война не обходится без жертв, к сожалению. У каждого убитого и умершего от ран были семьи, родня. Овдовели жены, осиротели дети. Не у всех погибших были при себе документы – оказались утеряны, кровью залиты, сгорели… Таких хоронили в братских могилах под скромной фанерной табличкой с надписью: «Похоронено сорок два безымянных бойца». И дата.

Поезд прибыл в Ковров, в тыловой госпиталь. Часть раненых выгрузили здесь, оставшихся повезли на поезде дальше.

Ковров был небольшим городом Владимирской области и известен был своим оружейным заводом, на котором выпускали пулеметы.

Раненых поместили в госпитале, бывшем помещении школы, и уже на второй день Тихону сделали рентген.

– О, батенька, да у вас компрессионный перелом позвонка! – сказал лечащий врач. – Будем делать вам гипсовый корсет и постельный режим.

– Надолго? – испугался Тихон.

– Месяца на три, я полагаю.

В гипсовальной его, как египетскую мумию, замотали бинтами, сверху наложили слой гипса, затем – снова бинты. Грудную клетку сковало от шеи и до поясницы, возможность глубоко вздохнуть исчезла, как будто его заковали в железный панцирь.

Санитары перевезли Тихона в палату, где уже находились такие же бедолаги. «Лежачих» ранбольных собирали в одной палате – так санитарам проще было ухаживать за ними.

Тихону кололи витамины, и первые несколько дней он отсыпался. Ни налетов, ни стрельбы – тишина. Можно сказать, почти санаторий, только скучно.

В коридоре висел репродуктор, и, когда передавали сводки Совинформбюро, открывали двери во все палаты. Ранбольные слушали, потом обсуждали. Для многих перечисленные населенные пункты не были чем-то далеким, отвлеченным: в этих городах или селах они воевали, там их ранило.

Дым в палатах стоял столбом. Лежачим больным хоть и запрещали курить, но строго не спрашивали. Ходячие же курили в саду возле госпиталя.

Самое противное для Тихона началось через неделю, когда кожа под корсетом начала чесаться и просто зудела. Кожа под корсетом не дышала, и помыться возможности не было, гипс расползется. И почесать было невозможно, так бы корсет и разодрал. Опытные раненые посоветовали ему найти проволочку.