Юрий Корчевский - «Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)

– Живой? И танк угнал?

– Полезай в танк.

Я отпер боковой люк. Василий сначала забросил гимнастерку с консервами, потом попытался закинуть ручной пулемет.

– Да брось ты его, у нас два пулемета в танке, да пушка еще.

Василий с сожалением отшвырнул трофейное оружие, неуклюже вскарабкался на броню и заполз в люк. Я захлопнул створки, запер задвижку.

– Ну, как тебе аппарат?

– Боязно мне чего-то. Хватятся немцы, догонят.

– Пешком, что ли? Я их броневичок перевернул. Садись, едем.

Мы тронулись в путь, выехав на лесную дорогу. От деревни отъехали уже изрядно. Я свернул в лес, ломая тоненькие деревья, остановился, заглушил двигатель.

– Все, устал, спать хочу.

Адреналин сгорел вместе с ощущением удачи, навалилась усталость.

– А я так и не хочу, – заявил Василий.

– Конечно, ты же в сарае поспать успел. Сиди тогда, за часового будешь.

– Наружу вылезать?

– Внутри безопаснее, ты только люки не открывай.

В боевом отделении было тепло от стенок моторного отсека и сухо.

Я свернулся калачиком у кресла механика-водителя. Неудобно, тесновато и жестко. Однако безопаснее, чем в сарайчике. С этой мыслью я и уснул.

Проснулся от стеклянного звона.

– Василий, ты чем там гремишь? Дай поспать!

– Так утро давно, командир. Ты погляди, у немцев тут бутылки, ну, в башне.

– Дай посмотреть.

Я взял протянутую Василием бутылку, открыл пробку, понюхал. Пахнет неплохо, очень даже хорошим вином пахнет. Я отхлебнул из горлышка. Приятное вино, я такого в своей жизни еще не пробовал. Откинув водительский люк, попытался прочесть этикетку. Нет, мне это не по силам. Единственное, что понял, вино французское. Ха, не иначе – трофей французской компании.

Я еще глотнул, протянул бутылку Василию:

– Хлебни.

Василий сделал пару глотков, вернул мне бутылку:

– Вкусное винцо, да мне бы сейчас пожрать чего.

– Доставай консервы, чего их беречь.

Мы вскрыли по банке тушенки и не спеша, с удовольствием съели, запивая ее вином. Вот чего не хватало, так это хлеба. Но и на том спасибо.

Вино ударило в голову. А вроде когда пил, слабеньким казалось.

– Вась, выйди, осмотрись вокруг.

Парень откинул боевой люк и, грохоча по броне подкованными каблуками грубых солдатских ботинок, спрыгнул на землю.

Надо осмотреть угнанный трофей. В первую очередь меня интересовало топливо. На топливомере было полбака. Много это или мало? На Т-34 с таким количеством топлива смело можно было проехать километров двести. Но у него экономичный дизель. Ладно, будем ехать, пока горючки хватит. Снаряды есть – в боеукладке штук тридцать. Знать бы еще, какие из них осколочные, а какие бронебойные, но увы…

Я открыл замок пушки, посмотрел в прицел. Оптика

классная, небось «Карл Цейс». И перископы в командирской башенке дают великолепный круговой обзор. В этом плане «тридцатьчетверка» наша уступает. В ней, как в гробу, ни черта не видно. Ездил в училище, знаю. А в бою это качество немаловажное. Ведь кто первый увидел врага, тот первый и выстрелил. Стало быть, от этого качества техники жизнь танкистов зависит.

А вот с двигателем немцы сплоховали. Всем вроде он хорош, да бензиновый – топлива жрет много, а при попадании снаряда к тому же и горит хорошо. Впрочем, и наши танки горели не хуже. Рассказывали в училище – после попадания есть две-три секунды на то, чтобы покинуть танк. Зазеваешься – живьем сгоришь. Если пехота погибала от пуль и осколков, то танкисты – от ожогов. Вот такая грустная статистика.

Вернулся Василий:

– Нет вокруг никого, не слыхать.

– Чего дальше делать будем?

– Ты командир, тебе и решать.

Легко сказать. У меня у самого смятение в душе. Где наши, куда пробиваться? В танке я чувствовал себя увереннее, чем пешком, привык к машине в училище и на службе. Только вопрос интересный вставал. Вот, предположим, прорвемся к своим, а они, кресты увидя, долбанут. Броня у Т-IV тонковата, тридцать миллиметров всего. Получается, как в старом кино – «Свой среди чужих, чужой среди своих», или что-то в этом роде.

– Вась, а ты не верил, что я танк угоню!

– Да ну тебя, командир!

Я пересел в кресло стрелка-радиста, щелкнул тумблером. Зажегся желтый циферблат, из динамика сразу донеслась немецкая речь. Я покрутил ручку верньера. Треск, помехи, музыка немецкая – в основном марши. И вдруг – «От Советского информбюро…» Мы замерли, даже дышать перестали. «В ночь на четвертое июля продолжаются бои на Полоцком, Лепельском и Новгород-Волынском направлениях. Существенных изменений в положении наших войск на фронтах не произошло».

В эфире раздался треск, зашуршало, и русская речь пропала.

Я выключил рацию. Стоят, дерутся наши – и не очень далеко. Достав карту, посмотрел, где эти населенные пункты. Выходило – километров сто, может, немного больше. Решено, пробиваемся туда.

– Собирай вещи, Василий!

– Какие вещи?

– Да шучу я.

Я завел двигатель, прогрел его с минуту. Давление масла в норме, а на остальное можно не обращать внимания. Выжал фрикцион, включил передачу, дав газу, до упора дернул на себя правый рычаг. Танк развернулся на месте.

Я выехал на грунтовку, повернул влево. Теперь лишь бы пушка противотанковая не попалась или другой танк. Все остальное сметем и раздавим.

«Броня крепка и танки наши быстры…» – неожиданно запел Василий.

– Ты лучше сядь в командирское кресло и смотри в перископ. Там повыше, видно дальше. В случае чего – упреди.

Васька послушно перебрался в кресло.

Я надел немецкий ребристый танковый шлем. Запах от него чужой, каким-то одеколоном пахнет. Зато голова защищена от ударов о броню, если, не ровен час, в ямку угодим.

Солнце светило, мотор работал исправно, грунтовка бежала под гусеницы. Хорошо! Соскучился я по танку, кабы не война, так и радовался бы.

Вдруг – толчок ногой в правое плечо.

– Чего тебе? – закричал я Василию.

– Дорога впереди, с немцами! – Боец сделал круглые глаза.

– Танки есть?

– Не, машины – здоровые такие.

Машины нам не страшны.

Я закрыл водительский люк. Видимость сразу упала, зато никто чужой не углядит, кто внутри.

Теперь я увидел дорогу и сам. Наверное, это было Минское шоссе – асфальт уже разворочен гусеницами танков и другой техники.

Я с ходу выехал на шоссе, резко дернул правый рычаг, развернулся на девяносто градусов и влился в поток. Давануть их всех, что ли? Эх, башенного стрелка бы сейчас! И – пушечкой по машинам! А кто уцелеет, того смять в лепешку и раскатать на дороге.

Но Василий понятия не имел, как стрелять из пушки. А вести танк и одновременно стрелять физически невозможно.

Передо мной маячил борт грузовика, на нем – непонятные значки, цифры. Ручаюсь – обозначение дивизии или полка. В крытом брезентом кузове сидели немецкие пехотинцы, зажав между ногами винтовки.