Михаил Ремер - Тайны митрополита

– Спасибо, – все, что нашел прохрипеть в ответ Булыцкий, про себя отметив потрясающее сходство девушки с супругой своей покойной Зинаидой. Один в один!

– Во здравие твое, – улыбнулась та и, закончив вытирать лицо больного, встала со скамейки и снова села за прялку. Минуту просидели в полной тишине; девушка – занятая своим делом, Булыцкий – ошарашенный произошедшим. Затем, собравшись с духом, прохрипел Николай Сергеевич:

– Звать-то тебя как?

– Матрена, – почему-то потупив взгляд, улыбнулась та. – Дворовая его.

– Угу, – протянул тот, снова закрывая глаза. Через мгновение до слуха пенсионера донеслось мелодичное пение; то девушка, занятая пряжей, затянула красивую грустную песню.

Затаив дыхание, пенсионер слушал волшебный напев. Ох и побежали мурашки по коже! Лет пятьдесят не слыхивавший такого, Булыцкий боялся даже чуть шумнее вдохнуть, только бы не спугнуть эту зыбкую тень, вернувшую пришельца прямиком в его детство, когда он, будучи еще совсем зеленым мальчишкой, вечерами сидел рядом с бабушкой, точно так же тянущей нить и напевающей о чем-то там своем. Под эти волшебные напевы Николка и не замечал, как глаза слипались и дремота теплым одеялом укрывала набегавшегося за день сорванца. Тогда он частенько засыпал прямо на старом, обитом кожей диване. Как щитом, укрытый мягким ватным одеялом, сопел он, прилипнув щекой к потертой, кое-где потрескавшейся от возраста кожаной обивке. А бабушка так и сидела рядом, занимаясь своим делом, дожидаясь, когда проснется любимый внук. Иногда, устав от монотонного занятия, она просто садилась у изголовья и, поглаживая густую шевелюру внучка, негромко рассказывала древние, как мир, сказки.

Так, на диване, спал он обычно час-два, чтобы потом, проснувшись и сонно потирая кулачками глаза, вместе с бабушкой перебраться на лежанку. И вот там уже, поплотнее завернувшись в тулупы да овечьи шкуры, вдыхая сладковатый аромат прихваченных в вязанки луковиц, он безмятежно засыпал до самого утра.

– Никола? – вернул мужчину к реальности мелодичный женский голос.

– Чего? – вздрогнув, открыл он глаза.

– Случилось что?

– Чего говоришь? – еще не сообразив, что происходит, ворочал головой Николай Сергеевич.

– Уснул ты, да всхлипывать во сне начал, что дитя малое.

– Наверное, – тяжело вздохнул…

– Душа хоть и светлая у тебя, да неспокойная, – скромно улыбнувшись, потупилась Матрена и, отчего-то вдруг покраснев, снова взялась за веретено, а Булыцкий, приподнявшись на локте, так и остался лежать, ошарашено глядя на странную девушку.

– Одолел хворь, чужеродец? – В дом вошла высокая статная женщина в добротных одеждах. Неодобрительно, как показалось Николаю Сергеевичу, посмотрев на девушку, та подошла к выделенной пенсионеру лавке. – Ладно Матрена за тобой приглядывает? – высокомерно поинтересовалась та у гостя.

– А тебе забота какая? – шикнул в ответ мужчина. Затем, сам не зная зачем, добавил: – Ладно. Благодарю, – попытался поклониться он, что, впрочем, не очень получилось. – Хозяйкой, что ли, будешь?

– Прямо как братец сказывал, – не отвечая на вопрос Николая Сергеевича, продолжала та. – Строптив, груб, невежда. Только что руки золотые, смекалист да собой хорош.

– Вот уж спасибо, – пробурчал в ответ тот.

– Надолго здесь?

– Пока не надоем, – огрызнулся в ответ тот.

– Матрену за тобой приглядывать приставили, – холодно отвечала та. – Подсобить если, чего принести, а то и просто – девка если нужна. – Не продолжая, та кивнула на сжавшуюся Матрену. – Артачиться если будет, или не так что если, ты скажи. Образумлю. И чего Тверд тетешкается с тобой, – бросив взгляд на опешившего от такого пришельца, та вышла прочь.

– Вот мегера-то! – обалдело выдохнул Булыцкий.

– Алена, – негромко проговорила Матрена. – Тверда сестрица. Мужа стрелой сразило, как от Тохтамыша отбивались. Сама не своя. Тебе, ежели чего надо, так ты говори. Не откажу, – совсем тихо прошептала она.

– Тьфу ты, пропасть! – поняв, о чем твердили ему женщины, зло сплюнул трудовик. – Ты сыновьям моим в жены и то мала будешь! Поди прочь! – Девушка, закрыв лицо ладонями, скрылась в женской половине. – Вот пропасть-то! – зло поцедил трудовик.

Следующие несколько дней он провел, набираясь сил. Мало-помалу поднимаясь на ноги, он, сначала при помощи девушки, а затем и сам начал совершать небольшие прогулки по избе. Тоже ведь сначала – в день по нескольку шагов; пока голова не начинала идти кругом, а затем – все больше и больше. Так что уже дня через четыре вышел на крыльцо дома Тверда.

Отвыкший от яркого солнечного света Николай Сергеевич зажмурился, едва лишь распахнул дверь предбанника, сбитого по образу и подобию того, что соорудил он в своей келье. Лето с осенью окончательно сдали позиции, и зима вступила в права, для начала плотно укутав землю толстой снежной шубой. Потом новоиспеченная хозяйка разогнала прочь тучи, щедро посыпав снежную шубу миллионами ярко горящих бриллиантов.

В столице много переменилось. Первое, что бросилось в глаза, – так это оживление, царящее на стенах Белокаменной. Сотни человек, как муравьи, работали, поднимая к небу не законченные до нашествия стены. Простейшие подъемные механизмы тащили кверху корыта с каменными блоками правильной прямоугольной формы, на верхушках стен, о чем-то задорно переругиваясь, работали каменщики, а внизу, у подножия, носясь туда-сюда и подвозя на тачках каменные блоки и складывая их в ровные штабеля, бегали молодые крепкие парни.

– Эх! – прислонившись к стенке, мечтательно прикрыл глаза Николай Сергеевич. – Мне бы тех каменьев хоть чуть! Впрочем, то была лишь мечта. Насколько мог упомнить сейчас преподаватель, известняк, служивший основным строительным материалом для стен, привозили по реке; километрах в сорока от строительства находилось месторождение этого камня. А раз так, то ценность еще ту представлял. По крайней мере, заполучить его просто так возможности не представлялось никакой. Да и потом, даже утащи он несколько плит, все равно они были уж слишком велики и громоздки для организации печи. Да и запомнился ему хорошенько тот крест с колесованным на нем за воровство мужиком, хотя, конечно, и не очень уверен был Николай Сергеевич в том, что на самом деле видел он это, а не в горячке.

Еще через пару дней окреп он настолько, что смог посетить князя. Правда, к собственной радости, вначале попав в баню в доме Тверда. И теперь, вымытый и набравшийся сил, стоял он перед лежащим на скамье правителем.

– Ну, здрав будь, чужеродец, – откашливаясь в кулак, просипел Дмитрий Донской. – Вишь, вон, как оно; все больше меня слабым да немощным видывать тебе удается, чем при делах княжьих. Судьба, что ли, такая, Никола?