Юрий Корчевский - Броня. «Этот поезд в огне…»

— Машинист паровоза шестьсот восьмидесятой батареи сержант Заремба, — доложил Сергей.

— Почему батарею оставил?

— Разбита.

— Тогда становись в строй, туда. — Палец политрука указал направление.

Сергей отошел под кручу. Берег защищал от артиллерийских снарядов, от шальных пуль – но не от минометных мин.

Политруку удалось собрать около двухсот бойцов, фактически – две полноценные роты.

— Левое плечо вперед, марш! — скомандовал он.

Бойцы повернулись и нестройно зашагали. Да и как пойдешь в ногу, если дороги нет, а весь берег изрыт воронками, везде разбросаны ящики из-под боеприпасов и домашний скарб, брошенный жителями?

Политрук вывел бойцов к тракторному заводу. У корпусов завода слышалась стрельба, взрывы гранат, оттуда валил дым.

Политрук остановил сборную команду, осмотрел. Оружие у бойцов разномастное: «трехлинейки», «СВТ», «ППШ», «ППД», трофейные «маузеры» и «МР 38/40». Форма на них тоже была разная: моряки речной флотилии, несколько кавалеристов, пехотинцы, танкисты в черных комбинезонах.

Политрук, как и подобает партийному руководителю, сказал краткую речь:

— Товарищи бойцы и младшие командиры! Враг идет в наступление, пытается прорваться к Волге. Но товарищ Сталин издал приказ – за Волгой для нас земли нет, ни шагу назад.

Завыла мина, взорвалась с перелетом в воде, подняв фонтан брызг, и политрук осознал, что сейчас не время и не место для речей.

— Коммунисты есть? Шаг вперед!

Из строя вышли несколько человек.

— Сейчас мы пойдем в атаку, и вы возглавите бойцов, находящихся рядом с вами.

Команду не разбивали на роты и взводы, хотя в неровном строю были сержанты и старшины. Но командиров – ни одного.

Командир взвода, лейтенант-пехотинец в среднем жил на фронте несколько дней – за ними охотились пулеметчики и немецкие снайперы. Если везло, комвзвода получал ранение и эвакуировался в тыл, в госпиталь. Не везло – хоронили в ближнем тылу. И сколько таких, зачастую безвестных могил, осталось за нашими отступающими войсками, не счесть.

— Зарядить оружие! — закричал политрук.

Бойцы стали передергивать затворы. Некоторые доставали из карманов патроны – поодиночке, без обойм, и заряжали их в магазины винтовок.

— Вперед, в атаку! За Родину, за Сталина! — закричал политрук. Он выхватил из кобуры «ТТ» и стал карабкаться по крутому склону наверх. Бойцы последовали за ним. Никто не кричал «Ура!», все берегли силы и дыхание.

Выбравшись на ровную землю, побежали.

В сотне метров были цеха завода, и оттуда слышалась стрельба.

Через многочисленные проломы в стенах бойцы ворвались в цех. Часть станков была вывезена, но часть не успели.

У окон, дверных проемов стояли и сидели наши бойцы. Мало их было или их фигурки терялись в огромном пространстве цеха?

Немцы открыли огонь из нескольких пулеметов. Пули влетали в окна, дверные проемы, потому как там ни стекол, ни рам, ни дверей давно не было – одни проломы. Они рикошетили от противоположной стены цеха и с визгом разлетались.

Несколько человек из сборной команды были тут же ранены.

Бойцы попадали на бетонный пол. Лежа они собрали индивидуальные перевязочные пакеты – у кого были, ползком подобрались к раненым и перевязали их. Остальные поползли к оконным проломам.

Пулеметный огонь стих, и немцы пошли в атаку. Вопреки обыкновению – молча, зло, без стрельбы. Они не ожидали, что к русским прибыло подкрепление, и получили навстречу дружный залп. Десятка два гитлеровцев было убито сразу.

Но немцы не залегли, поскольку сзади бежал офицер, размахивавший пистолетом.

Сразу несколько наших бойцов поймали его в прицел, нестройно прозвучали выстрелы, и офицер упал. Однако немецкие солдаты продолжали бежать вперед. Наверняка опытные фронтовики, они понимали, что залечь на ровном булыжном покрытии равносильно смерти. Укрыться негде, и их перебьют на выбор, поодиночке. И потому немцы рвались вперед.

Вот они уже на дистанции броска гранаты – и сразу от нескольких немецких пехотинцев гранаты полетели вперед. Сказалась тренировка, да и промахнуться в огромные проломы в стенах было невозможно.

Гранаты влетели в цех. Некоторые из бойцов, что пошустрее, хватали их за длинные деревянные ручки и возвращали обратно. Запалы у немецких гранат горели долго, до четырех секунд, и такой обратный бросок зачастую удавался.

Взрывы гранат произошли одновременно – и в цеху и на прилегающей площадке. Ранеными оказались многие наши бойцы и немецкие пехотинцы. Однако последние – в меньшей мере, поскольку осколки рикошетили от стен цеха и давали вторичные поражения.

А немцы уже рядом, вот-вот ворвутся в цех.

Политрук, которого ни пуля и ни осколок не задели, поднялся с пистолетом:

— В рукопашную! Примкнуть штыки!

Винтовок было немного, а штыков – и того меньше. Но бойцы поднялись дружно, понимая: ворвутся немцы в цех – перестреляют всех, а раненых добьют. Красноармейцы выскакивали из дверных и оконных проломов.

Штыковых атак немцы боялись и старались их избегать. И сейчас те из них, которые были близко, схватились с русскими, а часть пехотинцев бросилась бежать.

Бойцы били фашистов штыками, прикладами, кулаками, стреляли в упор.

Немцы, все как один здоровые, откормленные, дрались здорово. Но красноармейцы застрелили, закололи, забили прикладами всех. Стреляли вдогонку убегавшим.

Политруку в рукопашной досталось по голове, и ему перебинтовали голову.

Как только упал последний немецкий солдат, политрук закричал:

— Собрать оружие и патроны и – в цех! Быстро!

Бойцы хватали трофейные винтовки и автоматы, срывали и срезали с ремней патронташи и магазинные сумки. Пока немцы убегали, их пулеметы молчали, боясь задеть своих.

После рукопашной бой на некоторое время стих, и бойцы воспользовались передышкой: некоторые чистили оружие, другие снаряжали магазины. Все понимали, что вскоре немцы снова пойдут в наступление.

Политрук обошел цех. Он привел на тракторный завод две сотни, да в цеху было человек тридцать-сорок. А сейчас боеспособных осталось едва ли семь десятков.

Политрук отобрал несколько человек, физически крепких, и приказал им вынести раненых на берег. Переносили на шинелях, подложив снизу два куска труб. Получилось что-то вроде импровизированных носилок. Раненым требовалась помощь, а, кроме того, они связывали руки, лишали возможности маневра.

— Жрать охота, — сказал Сергею его сосед, долговязый красноармеец. — Второй день во рту – ни крошки хлеба. Говорят, у немцев в ранцах шоколад. Сползать к убитым, что ли?

— Головой рисковать за плитку шоколада? Нет, не по мне, — твердо заявил Сергей.