Анатолий Дроздов - Непрощенные

– Отставить!

– Товарищ сержант! – взмолился мехвод. – Это же немцы!

– Вижу. Сколько их? Прихлопнут нас в минуту.

– Но и мы им врежем!

– Ты кто? – Сержант насупился, глаза сошлись в щелочки.

– Механик… – растерялся Коля.

– А я наводчик. Наше дело в танке воевать. Будь у нас «БТ», мы бы им загнули курду. До Берлина бы драпали! А так… – Он махнул рукой. – Все, мужики, стоп машина! На сегодня хватит. Ночуем!

Мы отогнали мотоцикл глубже в лес, где расположились на бивак. Я отправился на поиски хвороста, рыжий ушел на разведку окрестностей. Коля сбегал к недалекому озерцу и вернулся с брезентовым ведром, полным воды. Вода отдавала болотом. Ведро, как и котелок, мы обнаружили в коляске мотоцикла. Было там еще кое-что. Быстренько соорудил очаг, подвесив над огнем котелок. Когда вода закипела, высыпал в нее коричневый порошок из бумажного пакетика. Аромат свежесваренного кофе поплыл в вечернем воздухе.

– Как вы эту гадость пьете? – вздохнул Коля. – Я бы лучше компот. У нас в деревне даже чай не пили – дорого…

Я не ответил, и Коля принял это за сигнал к действию. Достал из коляски консервы – те, что дал нам повар, и буханку черного хлеба – осталась от убитых немцев. Немецкие штыки имелись, банки были вскрыты и зашипели маслом на горячих углях. За этим занятием и застал нас вернувшийся сержант.

– Запах от вас – за версту! – покрутил он головой. – Найдут, как мы повара.

– Немцы близко? – насторожился мехвод.

Рыжий покачал головой. Затем положил винтовку и присел.

– Зачем консервы открыли? Жрали же недавно!

Вот русский жлоб! Его это консервы? Раз лейтенант не возражает, тебе дело?

– Ужин у бойца – третье по важности событие после обеда и завтрака, – пробурчал Климович, запихивая в рот кусок хлеба с горячими сардинами. – Вкусно! – заметил, прожевав. – Наверное, и вправду французские…

– Наших видел? – спросил я сержанта.

– Нет. Стреляют на востоке и у Бреста – сами слышите, но рядом боев нет. В километре отсюда деревенька, там тихо.

– Это хорошо. – После сегодняшних приключений ноги гудели и мысли путались. – Может, и получится проскочить в Кобрин.

Перед уходом рыжий показал мне карту, я знал наш маршрут.

– Какой Кобрин? – встрепенулся Коля. – Завтра наши подойдут, мы этих гадов поганой метлой… Я вам, товарищи командиры, удивляюсь. В Брест надо. Там завтра – все штабы! А мы как дезертиры…

– Для дезертиров мы неплохо воевали! – хмыкнул сержант.

– Все равно неправильно, – настаивал Климович. – Идем в глубь своей территории, значит, отступаем. А за это…

– Не волнуйся, боец, не накажут. Нас, по крайней мере, – успокоил сержант. – Ты о танковых клиньях и блицкриге слышал?

Коля покачал головой.

– У немцев тактика такая – танками рассекать линию обороны и коммуникации со связью рушить. Видал, как по дорогам катят? Не отойдем к Кобрину, окажемся в окружении.

– Как у вас, товарищ сержант, язык поворачивается такое говорить?! На рассвете наши части сбросят врага в Буг, а затем стальным катком…

– Сверкая блеском стали? – сощурился сержант.

– Да! – не смутился мехвод. – Сверкая! У нас же сила какая! Да и сами немцы, как тот повар из рабочих, повернут оружие. Это они временно одурманены! Как только разберутся…

Я не смог сдержаться – хмыкнул и потянулся за новой банкой. Сержант предупреждающе поднял руку:

– Оставьте провиант, товарищ лейтенант! Сегодня нам повезло, но завтра может не случиться. Немецкие кухни в лесах не часто встречаются. Надо экономить.

Я едва не зашипел от злости. Задолбал своими поучениями! В каждую щелку лезет! Дождется! Пока я решал, как осадить строптивого сержанта, тот убрал банки, завернул в тряпицу мехвода начатую буханку. Плеснул себе кофе в крышку котелка, обжигаясь, выпил. После чего достал сигареты, как я понял, трофейные. Командиру закурить не предложил, жлоб.

Коля потянулся и зевнул.

– Ложись! – поддержал Волков. – Я – позже. Будем дежурить через два часа. Хоть немцев не видно, но все же. Сейчас… – Он поднес циферблат наручных часов к глазам. – Двадцать два ноль-ноль.

Я покосился на часы. Утром у сержанта их не было. Снял с трупа, мародер!

– Вы тоже ложитесь, товарищ лейтенант! – предложил мне рыжий.

После кофе спать не хотелось, и я покачал головой.

– С рассветом двинемся, лучше не тянуть, – укорил сержант. – Ночи короткие, силы понадобятся.

Я не ответил, а вот механик не заставил себя упрашивать. Примостился на мху под сосной, сунул под голову шлем и засопел. У костра остались мы вдвоем. Было еще светло: ночи здесь не такие, как у нас в горах – темные и непроглядные. Канонада в отдалении стихла, стало слышно пение птиц. Какая-то заливалась неподалеку.

– Соловей! – заметил сержант. – Тут болотце верховое неподалеку, а соловей только у воды поет. Сядет, горлышко промочит – и дальше. Жизнь… Места тут красивые, только бы отдыхать! Наловить рыбки, сварганить ухи, а не так… – Он не досказал, но я понял, о чем он. Скрюченное тело сгоревшего танкиста все еще стояло перед глазами.

«Спросить? – подумал я. – А вдруг? Момент хороший…»

– Товарищ сержант, вы сегодня песенку насвистывали… Мелодия вроде знакомая, а слова не вспоминаются. Напоете?

Рыжий пожал плечами:

– Не помню.

– Да вот эта! – Я попробовал просвистеть. Не вышло, конечно, но сержант понял.

– А-а… В роте у нас сочинили. Шутливая песенка, танкистская, про мехвода. «Ай-я-яй, убили мехвода, в роте мехвода убили. Ай-я-яй, замочили, гады… А он встал и пошел». Что-то такое…

– Где пели? В Испании?

– Угу! Испания – такая страна, там все поют.

«Врет! – понял я. – Врет и не краснеет. Зачем?»

– Песню пели не «Запрещенные барабанщики»?

– Какие барабанщики? – делано удивился рыжий. – Откуда они в роте? Почему запрещенные? Что-то вы не о том, товарищ младший лейтенант!

Юлит? Добавим.

– Эту песню я слышал в исполнении одной груп… ансамбля одного. Песни и пляски.

Молчит…

– Сам ансамбль смотрел по «эмтиви»…

– Как? – вскинулся сержант.

– MTV.

Рыжий закашлялся, отдышался, встал, прошелся, снова сел.

– МТV, говоришь? А такую песню, случайно, не слышал?

Он, волнуясь, запел: «Комбат – батяня, батяня – комбат…»

– «Любэ»?

Сержант вскочил:

– Лейтенант, отойдем!

Хотя спящий Коля помешать нам не мог, предложение было резонное, и я подчинился. Мы отошли в сторону озера.

– Ты из какого года? – Глаза его блестели в свете луны. – Из какого года сюда попал?

Я ответил.

– И я из этого. – Лицо его скривилось. – Застрелили меня у дома. Вигура я, слышал?

Сердце в груди заклокотало, к горлу подкатил ком. Кивнул, стараясь, чтобы движение не показалось резким.

– Ну да. Конечно же, слышал! – подтвердил он. – В России каждая собака знает. Знала, – тут же поправился. – Столько лет по телику твердили: пьяница, убийца… – вздохнул. – Знал ведь, что убьют, но все равно неожиданно. Не думал, что так скоро. Подослали черных…