Анатолий Дроздов - Непрощенные

– Тихо, тише, товарищ сержант. – Я постарался голос смягчить, но вышло только хуже: она едва не заревела. – Это разумно. Здесь война, а на фронте нужны здоровые…

– У меня же легкая рана! – Глаза как у кошки, сверкают и искрами сыплют. – Осколки вытащили. Неделя-другая…

– Нет у нас этой недели, – попытался ее утихомирить. – Немцы к Смоленску дошли. Теперь прикинь: где Могилев, а где Смоленск? Красная Армия отступает. Мы в кольце, и помощь не придет. Понятно? Лети! Отдохнешь, подлечишься.

– А вы?

– Выберемся. От Бреста топаем и, как видишь, к Могилеву добрались. Мы как колобок – от любого уйдем.

Улыбаюсь фальшиво. Только бы не сообразила. До Москвы нам наверняка не добраться, как и до Смоленска. Это наш последний рубеж. Только Любе знать это необязательно.

– Товарищ лейтенант! – Она всхлипнула. – Я… Я не хочу без вас! Пожалуйста!..

И – мокрым лицом мне в грудь. Внутри екнуло, дернулось, запершило в горле. Обнял тростиночку.

– Ну что ты, зайка? Ты ж – большая девочка…

– Зайку бросила хозяйка, – шел шепот сквозь сдавленные рыдания, – под дождем остался зайка. Со скамейки слезть не смог, весь до ниточки промок.

Эти стихи я читал дочке. Уже сочинили? Откуда она их знает? У нее ведь нет детей.

– Люба, – сказал я, чувствуя себя подлецом, бросающим малого ребенка. – Я тебе обещаю. Я тебя обязательно найду. Что бы ни случилось!

– Правда?

Оторвалась от моей груди и заглядывает в глаза – снизу вверх. И такая в них надежда хлещет, что не по себе как-то. Зачем сказал?

– Клянусь! Как только выберемся…

– Ты… Вы…

– Вася… Меня зовут Вася. И тебе я больше не командир. Понятно?

Неуверенный кивок.

– Ты замечательная девушка! Ты лучше всех! А теперь будь паинькой и слушайся докторов.

«И держись подальше от полудурков безбашенных! – добавил мысленно. – Нет, она, конечно же, супер. В нашем времени о такой только мечтать. Там бы я ее не упустил. На руках бы носил… И не думай! – спохватился я. – Здесь война, и длиться ей четыре года. Нам не уцелеть, по крайней мере мне. Пусть хоть она…»

Люба закрыла глаза и подставила губы. Осторожно коснулся их своими, затем чмокнул в щеки. Прильнула, я погладил спинку, слушая телом нежный трепет. По спине пошла теплая волна, захотелось сжать ее со всех сил и никуда не отпускать…

Она вздохнула и отстранилась.

– Вот! – вытянула из нагрудного кармана листок. – Это адрес мамы. Как появится возможность, напиши! Она сообщит мне адрес твоей полевой почты, и я отвечу. Хорошо?

Нет, ну ведь умница! Все продумала! Кивнул и взял листок.

– Побудешь со мной?

Я кивнул. Плечи наши соприкасались, ее здоровая рука лежала в моей. Молчали. Думали… Какое кому дело, чем я терзал свою голову в тот момент?! Мне было хорошо.

Все закончилось быстро. Прибежал посыльный: война не хотела отпускать своих пешек. Предстояло уточнить детали завтрашней операции – с командирами на линии. Чмокнул Любу в горячие губы – у нее начинался жар, встал и ушел. Не оглядываясь… Зашел к Кутепову и выпросил на пару часов его «Эмку», в штаб съездить. Надо было в глаза товарищу одному посмотреть. Ильяса не трогал. Он после случившегося на хуторе и так был не в себе.

Ильяс

Когда стало понятно, что «окно» нам не приоткроют, рыжий развернул танк обратно. Тыкаться в линию фронта без разведки, как с обрыва в воду прыгать – высока вероятность свернуть шею. Потому решили отойти. Скорее всего, рыжий опасался за Любу. Рассчитывал, что следующей ночью сумеет вызвать самолет и отправить свою радистку на большую землю без риска. Ну, почти без риска.

Возвращение вышло плохим.

За пару километров от хутора оставили танк и прицеп. По дороге умер один из раненых. Его и убитого закопали на месте. Радистку несли на самодельных носилках. Второй раненый ковылял сам, его задело на излете, пробило плечо, пуля застряла около кости. Рану туго перебинтовали, притянув руку к груди. Идти он мог. Когда до опушки леса, выходившей на хутор, оставалось метров двести, шедший первым Горовцов остановился.

– Дымом тянет.

Принюхались. Действительно, несло гарью.

Раненых оставили под присмотром Коли, дальше двинулись втроем: Леша Горовцов со своим МГ, рыжий и я. Вышли на опушку и встали. Хутора не было. Вместо домика, сараев и овина перед нами лежала груда дымящихся развалин, посреди которых высилась обугленная печь. Сад не тронули, только на ближайшей к дому яблоне повесили что-то.

– Как же так? – промямлил я, оседая.

Рыжий, ругаясь, крутил колесики бинокля, всматриваясь.

– Суки.

– За что их, ее? – Глупый вопрос вылез наружу. Я и сам знал, за что.

– Кто-то из селян сдал, – мрачно выдавил Горовцов. – Мы здесь примелькались. Немцы – не валенки тупые, два и два сложить могут. Раз долго по тылам катаемся, то базу имеем. Проехались по деревням, поговорили с народцем, кто-то и сболтнул. Тут ведь не все до советской власти охочие.

– Суки!

Хотелось рвать на себе одежду. Я догадывался, что немцы оставили на яблоне в саду. По лицам рыжего и Леши догадывался.

– Она?

Рыжий кивнул.

– Табличку на грудь повесили какую-то.

– Суки-и-и! – уже выл я.

Олег сложил бинокль.

– Уходим. Могли засаду оставить.

Он взял меня за плечо, но я вырвался.

– Я в село. Хочу по душам с местными поговорить. Если про нас сболтнули, то, возможно, знают кто. К нему и наведаюсь. – Слова вылетали со свистом, шипением. Голова кружилась и, казалось, готова была взорваться.

На удивление, рыжий легко согласился.

– Хорошо. Сходим.

Я не сказал главного. Село – ключ к тому, кто сделал это. К отряду, взводу, бригаде – неважно. Я найду их и буду бить, пока смогу двигаться и нажимать спусковой крючок. Не думать, а действовать, рвать их руками, зубами – вот чего хотелось. Ненависть и ярость застилали глаза красной пеленой, от которой сводило мышцы. Слова не вылетали – выходили с хрипом.

Мы обошли хутор по дуге и потопали к селу.

– Стой! – Горовцов схватил меня за рукав и силой утянул в траву. – Там!

У окраины села на въезде появился бруствер из мешков. Вдоль струганой палки, должной изображать шлагбаум, прохаживался часовой в немецкой форме и с винтовкой на плече.

– Дальше! Туда! – Леша показал рукой на заросли кустов.

Я взял у рыжего бинокль и всмотрелся. Чуть в стороне от дороги между домами поблескивала щитом низенькая немецкая пушка. Прикрытая зарослями, она была почти незаметна.

– Это они к встрече приготовились, с нами. – Олег сплюнул и забрал бинокль. – Пойду вокруг поброжу, на улочки полюбуюсь. Вы тут побудьте.

Я рванулся, но Горовцов удержал.

– Не дури! – шепнул в ухо. – Сдохнуть за просто так – это всегда успеется.

Вернулся рыжий быстро.