Ульян Гарный - Ни слова правды

Если первое конное испытание прошли почти все, то колечко многих вывело из борьбы. На стрельбище стоял треск сломанных копий и крики вылетевших из седла всадников. Тве немало всех позабавил. Когда его мохнатый шестилапый варан [116]поравнялся с колечком, тролль точным ударом вогнал копье в цель, но бросать его не стал, а вывернул железную штангу и потащил за собой вместе с огромным комом земли и травы, победно рыча и размахивая тремя свободными руками.

Когда настал черед меча, на поле выставили дощатые заборы, притащили веревки, вывели на поле конные упряжки. Теперь нужно было поразить мечом деревянного болвана, сидящего на деревянном коне. Через хитрую систему блоков «всадник» и его «скакун» были привязаны к четырем настоящим лошадям, которые очень шустро его тащили вдоль деревянного забора. При этом «буратинки» крутились вокруг своей оси, размахивая топорами и булавами, как мельница Дон Кихотом. На груди и голове деревянного «ротора» были нарисованы красные мишени. Как объяснил Осетр, достаточно поразить одну из помеченных целей, чтобы испытание считалось пройденным.

Осталось нас не больше десятка, испытание обещало быть коротким, тем более что заборчиков поставили в аккурат для каждого. По сигналу воеводы все выставили коней на исходные точки, отмеченные красным шестом. Запели рожки, я пустил Ассама в галоп. Навстречу мне мчался вращающийся древоид, размахивая топором и булавой. Для пущего устрашения моему противнику намалевали страшную харю: оскаленные зубы, черные глаза без зрачков, сросшиеся брови, словом, тот еще красавец. Метров за десять до точки встречи я достал из ножен Тричар, клинок зазвенел.

Учитывая длину моей руки, испытание не выглядело запредельно сложным, но как только Ассам поравнялся с мои деревянным визави, шар булавы вылетел из руки болвана и увлек за собой железную цепь, которая захлестнула передние ноги моего коня. Скакун, спасая конечности, остановился как вкопанный, погружаясь в рыхлую землю почти по колено. Меня же неумолимая сила инерции легко подняла в воздух и потащила через голову Ассама. В полете я рубанул по цепи, освобождая скакуна, и, ухватившись за забор, уселся на деревянного коня позади «ловкого» соперника. Пока мы доехали до конца спортивного снаряда, я ему крестов на мишенях наставил, да таких, что деревяха переломилась.

Осетр по результатам испытаний отобрал нас троих: меня, посадского бойца Никулу и, к моему удивлению, Тве.

Провел нас в княжеский дом и оставил в светлице, сам прошел во внутренние покои и долго не показывался. Через минут сорок вышел, показал на меня, буркнул: останься. С Никулой и троллем протопал во двор.

Еще с часок я в светлице потоптался, и ко мне вышел – ба! – сам князюшка, светлый государь. Я его до этой минуты ни разу так близко не видел.

Невысокий крепкий блондин лет пятидесяти, редкие светлые волосы, голубые глаза. Ничего особенного, если бы не ощущение внутренней силы и убежденности. Стоит и просто рассматривает, а хочется стать по правую руку и – сделать все, что скажет, все, что надо для России-матушки, и пусть только укажет цель – дальше наше дело. Вот что значит харизма.

– Думаешь ты правильно, богатырь, только проще будь, без всяких там хризмов.

Я, как видно, задумался вслух или…

– Или, Вася, или. Не ты один по земле похаживаешь, уму-разуму набираешься. Но давай времени не терять, оно этого не любит и наказать может.

И поведал мне князь историю про своего первенца, наследника власти и земель, княжича Романа.

Рос мальчик добрым, веселым, крепким и умом, и телом. А вот выискалась напасть, стал плохо спать, плохо есть. И ничего никто сделать из лекарей не может. Как ночь, так сны его мучают. Посоветовал духовник сон стеречь с оружием в руках. Как словом, так и делом. Стали сон наследника стеречь двое охранников, оружных. Поначалу заладилось дело, легче княжичу стало.

А сейчас снова беда. Не могут сторожа ночь полную не спать: и меняли их, и по четверо стояли, и без зелена вина пробовали – ничего не помогает, как полночь – все в княжича палатах засыпают, а его кошмары мучают – беда. И сны повторяются с небольшими расхождениями: снится наследнику козлоголовый человек с зеленым лицом и показывает всякие гнусности, вида которых и взрослый не всякий выдержать сможет: мертвые моря, полные трупов животных, кладбищенских червей, пожирающих плоть, мерзких тварей, сражающихся между собой из-за добычи, а добыча – люди, разные виды казней жестоких и прочая и прочая.

И решил князь поставить дозор другой, из священника и богатыря.

Идея ясна – интеллект и святость плюс физическая сила, где здесь супостату устоять. Но идея – одно, реальность – другое. Как только представили меня моему напарнику – отцу Никодиму, понял я, что не сработаемся. Представьте себе кусок теста с бородой, на мешке с… отрубями – вот точный портрет борца с демонами. А еще на куске теста пририсуйте два кусочка свиного студня-глаза, пятачок и полуулыбку из двух красных червяков, утонувших в серых волосах, – это уже фотопортрет получится. Вот Тве повезло: у него напарник здоровенный, как лось, отец Евгений, хоть сейчас на картину про Пересвета: высокий, черная борода лопатой и синие глаза – до костей пропекают. Никуле достался благообразный старичок, сухопарый и опрятный, по имени Никифор, тихий и неприметный.

Первую смену стоять выпало нам с Никодимом, вторую – Никуле с Никифором, третью – Тве с Евгением. Караулку нам выделили просторную, поставили шесть широченных лавок, даже Тве на любую уляжется свободно, огромный стол в углу. Приодели всех: бойцам синие жупаны с вышитыми желтыми двуглавыми орлами, желтые сапоги; святым отцам – рясы новые.

Места нам определили: боец у дверей, инок в спальне. Я возле дверей встал, Никодим в спальню к Роману прошел. Началось наше боевое дежурство.

Около десяти часов появились проверяющие: Сивуха и еще двое незнакомых дружинников из обычных людей. Сивуха приветливо поздоровался, потом нахмурился и показал на Тричар:

– Извини, Василий, только нельзя во внутренних покоях князя меч носить. Надо сдать до конца дежурства.

– Ты, Сивуха, тоже прости, но меч этот очень много для меня значит, я не могу его отдать, – спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Сивуха на секунду смешался, но служебное рвение, читай – мелкий бюрократизм, взяло верх, и он, кося глазами на подчиненных, начал мне что-то объяснять насчет правил, и что не он их устанавливает, а вот за их соблюдение как раз он и отвечает, раз ему выпало быть проверяющим.

Сивуха все лопотал и косился на спутников, я никак не мог поймать его взгляд, но в какой-то момент мне Сивуху стало просто по-человечески жаль, и я отступил: