Сергей Абрамов - Человек со звезды (сборник)

– А она далеко? – только и спросил Настасью.

– Далеко, – сказала она. – Отсюда не видно.

– В Сибири, что ли?

– Чего ты к женщине прицепился? – влезла в разговор Танька, вернувшаяся в купе. – Ну, не знает она. И никто не знает.

– Почему?

– Бригаду в состав экстренно собрали, без предупреждения. Кто не в рейсе, того и цапали. Я, например, с ночи. Приехала, а мне – сюрприз.

– А пассажиры? – Ким гнул свою линию.

– Что пассажиры?

– Они знают, куда едут?

– Может, и знают. А может, и нет. Спроси.

– Спрошу, – кивнул Ким. – Сейчас пойду и спрошу… – Его пытливость границ, похоже, не ведала.

– Иди-иди, шнурки только погладь, – опять обозлилась Танька, да и Настасья Петровна с легким осуждением на Кима глянула: мол, скромнее надо быть, коли серьгу нацепил.

Ким был мальчик неглупый, сообразил, что своими пионерски наивными вопросами создал в женском ранимом обществе нервозную обстановку, грозящую последствиями. Последствий Ким не хотел, поскольку целиком зависел от милых дам – как в смысле ночлега, так и в смысле питания: про стольник он не соврал, столько и было у него в кармане джинсов, сами понимаете – особо не разгуляешься, надо и честь знать.

– Сюда бы гитару, – вспомнив о чести, тактично перевел он тему, как стрелку перевел – если использовать желдортерминологию, – сыграл бы я вам и спел. Хотите – из битлов, они, блин, вечные, хотите – что-нибудь из отечественного…

– Ой, а где ж ее взять? – встрепенулась Танька.

И Настасья Петровна равнодушной не осталась.

– У Верки нет? Я ее видела перед посадкой, в девятом она, кажется…

– Я сбегаю!

Но чувство долга у Настасьи Петровны было сильнее, чем чувство прекрасного. Таньку она осадила коротко:

– Сначала чаем пассажиров обеспечим, а потом и музыку можно.

Вот и предлог, решил Ким, вот и повод. Встал, звякнул «Георгием».

– Я схожу, – заявил. – В девятом, говорите? У Верки?

– Только возвращайся, – уже ревниво сказала Танька. – Ты у Верки не сиди, не сиди. Если хочет, пусть сама сюда идет.

– Ясное дело, – подтвердил Ким, уже будучи в низком старте, уже срываясь с колодок. – Верка для нас – средство, музыка – цель…

И с этими непонятными словами унесся по вагону, оставив двум приютившим его женщинам сладкие надежды и свою спортивную сумку как гарантию вышеупомянутых надежд.

Окно в коридоре было открыто. Ким высунулся, хлебнул горячего ветра, увидел: по длинной лысой насыпи дугой изгибался спецсостав, впереди трудился все-таки тепловоз, гордость отечественного тепловозостроения. Ким насчитал за ним шестнадцать вагонов, включая Настасьин и Танькин, и только на одном имелась надпись – «Ресторан», а все остальные катились инкогнито, без опознавательных маршрутных трафареток, и ни один шпион не смог бы определить конечную цель поезда особого назначения.

В тамбуре курили.

Лысый мужик в ковбойке и тренировочных штанах шмалял вечный суровый «Беломор», седой ветеран – весь пиджак в значках победителя многочисленных соцсоревнований, куда там Ким с одиноким «Георгием»! – слюнил «Столичную» сигаретку, сбрасывая пепел в пустую пачку, а парень в белой майке с красной надписью: «Вся власть Советам!» пыхтел короткой трубочкой, пускал дым столбом и вещал.

Вот что он вещал:

– …ать мне на ихние хлебные лозунги, пусть больше платят за такую паскудную работу, где надбавка за вредность, а то я могу и…

Это было все, что услыхал Ким с того момента, как открыл тяжелую дверь в тамбур, до той секунды, когда парень оборвал текст и все курящие разом обратили мрачные взоры на пришельца.

– Привет, – сказал пришелец. – Бог в помощь.

Ответа не последовало.

– Далеко путь держите, мужики? – не отставал пришелец.

– Ты откуда такой дурной взялся? – отбил вопрос седой ветеран.

– Из Москвы, – довольно точно ответил Ким. – А что?

– Что-то я тебя не помню при оформлении…

– Я позже оформлялся, – мгновенно среагировал Ким. – Спецназначением.

– От неформалов он, – уверенно сказал борец за Советскую власть. – Я слыхал: от них кого-то заявляли…

– Точно-точно, – подтвердил Ким. – Меня и заявляли.

– Докатились, блин, – со злостью брякнул лысый, плюнул на «беломорину», затер ее об ладонь и кинул в угол. – Уже, блин, патлатых оформляют, докатились. А может, он «голубой», а? Ты блин, на серьгу посмотри, Фесталыч…

Ветеран Фесталыч с сомнением смотрел на серьгу.

Ким размышлял: врезать лысому в челюсть или стерпеть ради конспирации?

А парень с трубкой веско сказал:

– Серьга – это положено. Это у них по инструкции.

Но лысого он не убедил.

– А я на твою инструкцию то-то и то-то, – довольно подробно объяснил лысый свои действия в отношении неведомой инструкции, шагнул к Киму и замахнулся:

– Ты куда прешься, ублюдок?

Сладострастно улыбаясь, Ким легко отбил руку лысого и вторым ударом рубанул его по предплечью. Лысый ойкнул и бухнулся на колени.

– Эй, парень, не надо, – испуганно сказал Фесталыч. – Ну, ошибся человек. Ты же без пропуска…

– Ладно, живи… – Ким вышел из стойки, расслабился.

Лысый вскочил, прижимая руку к груди, баюкая ее: грубовато Ким его, жестковато… Но с другой стороны: хаму – хамово?..

– Я задал вопрос, – сухо сказал Ким: – Далеко ли путь держите? Как надо отвечать?

– До конца, – по-прежнему испуганно отрапортовал Фесталыч.

– Я серьезно, – сказал Ким.

– А серьезно, блин, такие вопросы не задают, – пробурчал лысый, все еще баюкая руку. – Сел в поезд и – ехай. А мучают вопросы, так не садись… У-у, гад, руку поломал…

Ким понял, что номер здесь – дохлый, ничего путного он не выяснит. Эти стоят насмерть. То ли по дурости, то ли по ретивости. Будет лезть с вопросами – слетит смутный ореол «оформленного спецназначением». Слетит ореол – отлупят. Он хоть и не слабак, но трое на одного…

– Береги лапу, лысый, – сказал Ким, – она тебе там пригодится…

Открыл межвагонную дверь: опять ветром дохнуло, гарью полосы отчуждения, а еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем, скрежетом, стуком…

– Стоять! – заорал «За власть Советов!». – Без пропуска нельзя!

– Стоять! – пробасил рокер-ветеран. – Хода нет!

– Стоять! – гаркнул лысый, забыв о больной руке. – Поворачивай! После третьего звонка нельзя.

Он-то, лысый, – краем глаза углядел Ким! – и выхватил из кармана… что?.. не нож ли?.. похоже, что нож… щелкнул… чем?.. пружинным лезвием?.. А кто-то – то ли ветеран, то ли борец за Советы – свистнул за спиной Кима в страшный милицейский свисток, в гордый признак… или призрак?.. державной власти.

– Стоять!..

…А еще оглушило на миг громом колес, лязганьем, бряканьем, скрежетом, стуком, – но Ким уже в другом вагоне оказался и другую дверь за собой плотно закрыл.