Артем Рыбаков - Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

Собственно, мы как цветочки перекрестно опыляемся. Я Доку удар с правой ставлю, а он мои навыки срочной медпомощи корректирует с точки зрения современных воззрений передовой медицинской науки. Бродяга Алику ценные советы по практическому применению второго, после головы, оружия штабного работника дает, а Тотен в ответ за внешним видом Шуры следит, чтоб проколов, как тогда, у тайника, не было. И тэдэ, и тэпэ. А все вместе мы «молодых» гоняем. Они нас, впрочем, тоже. Правда, мы в этом им никогда не признаемся. А если это произойдет, то, значит, мы спалились, как неумелый вор на дырявом кармане. Сейчас, почти полтора месяца спустя, многие наши потуги сойти за местных только смех вызывают. Вроде отрывания фильтра у сигарет и прятанья современных бутылок. Эти-то вещи «местным» объяснить проще простого – иностранное производство или секретность более чем достаточное прикрытие для незнакомого предмета. А вот незнание того, что Невский проспект в Питере совсем не Невский, а вовсе даже 25-го Октября, рояль играет.

Хорошо еще, что никто из нас, согласно самосостряпанным «легендам», не питерский. Но и на родной Москве я бы как пить дать спалился. Ни названий улиц не помню, ни злачных мест, а ведь в самом центре города вырос и историей его интересовался с младых, как говорится, ногтей.

А взять, к примеру, ситуацию, когда Соколов с гордостью сообщил за вечерним чаем, что в один день с комсомолом родился – у меня минут пять ушло на то, чтобы вспомнить, что это 29 октября было! И оставалось только одобрительно головой качать, пока всю память не прошерстил, а то бы поздравил на автомате и выглядел бы как полный идиот. А таких мелочей вокруг – тысячи! Или названия городов, для примера, что Владикавказ раньше Орджоникидзе назывался, я помню. Довелось там побывать, когда с классом в турпоход по Кавказу в восемьдесят восьмом ходили. А вот что за города Молотов и Чкалов – поди разбери. Я на них вчера в газете наткнулся, когда, чтобы чувство острого информационного голода утолить, после бани зарылся носом в подшивку, найденную в школьной библиотеке. И книжки, что раньше читал, ни разу не помощники, поскольку, так уж вышло, о героических тридцатых читать довелось мало – прям терра инкогнита какая-то! Про Гражданскую – до фига, про Отечественную войну – еще больше, а вот про «мирные двадцать лет социалистического строительства» – по пальцам пересчитать. Ильф-петровские шедевры, «Кортик» с «Бронзовой птицей», да и те, если мне память не изменяет, после войны уже написаны. «Республика ШКИД» и «Педагогическая поэма»? Нет, эти все ж таки про более раннее время, да и специфика… Вот и остается нам пяток книг да столько же фильмов, к реальности имеющих отношение крайне опосредованное. А остальное больше на пасквиль похоже, вроде «Детей Арбата» и опусов Солженицына. Впрочем, подспудно и они влияние оказывают – я, пока не понял, что гэбэшники из отряда Зайцева вполне себе нормальные ребята, ушки на макушке держал и все время репрессии высматривал. Но когда сообразил, что никто нам иголки под ногти загонять с места в карьер не собирается, а наши, точнее Бродягины, заходы на тему секретности как раз и убедили энкавэдэшников, что мы свои, вполне нормально с ребятами общался. Причем они были, как на подбор, тактичными и вежливыми. Прощупывали, конечно, но аккуратно. Наподобие вопросов об общих знакомых. Не скрою, пришлось актерским мастерством блеснуть, да и как знакомцев я поминал все больше людей в узких кругах более чем известных, вроде Якова Исааковича да Павла Анатольевича. Чисто в соображении, что вопросы с подковырками этим людям сложно задавать, в белорусских чащобах сидючи.

– …так нормально? – Голос Зельца выдернул меня из пучины раздумий.

– Давай еще разочек. Серией! – Вышестоящему всегда проще вывернуться из неудобного положения, чем я и не преминул воспользоваться. Теперь, правда, в эмпиреях не воспарял, а внимательно следил за телодвижениями воспитанника.

– Бам! – Равновесие Лешка чуть не потерял, но нож в мишень воткнулся.

Два шага влево, замах – и второй нашел цель.

– Перекрутил! – делаю замечание, поскольку штык торчит косо, так, словно его откуда-то сверху метнули.

Милиционер делает шаг назад, наверное, чтобы увеличить дистанцию – с изменением радиуса оборота ножа у него пока не очень, но в момент броска запинается на еле видимом бугорке, и нож, хаотично вращаясь, уходит так сильно вверх, что втыкается, не долетев до подоконника второго этажа всего лишь тридцати сантиметров.

– Ну, орел! Давай лезь за ним! – С одной стороны, это не совсем честно, это мой возглас его сбил, но с другой – если такая малость может «нашего ментеныша» с панталыку сбить, то пахать ему, бедному, и пахать. – Как достанешь – еще десять серий. В статике. С колоды.

– Товарищ самый страшный лейтенант! Брось дитятку и иди ко мне! Организм молодой травить! – Док призывно помахал пачкой «Казбека». Коробку этих деликатесных по военному времени и довольно дорогих в мирной жизни табачных изделий мы затрофеили чисто случайно. Причем у немцев. Видимо, покойные гурманами были, так как на фоне немецких пайковых сигарет по вкусу советские папиросы показались настоящей амброзией. Хотя нет – фимиамом! Амброзию едят вроде, а воскуряют фимиам… Еще в той же машине мы три пачки папирос «Чапаев» нашли – с Василь Иванычем за пулеметом на этикетке. Мне, в силу профессии, картинка была знакома – прямо с плаката фильма братьев Васильевых передрали, только Петьку зачем-то отчекрыжили. Немцы, кстати, совершенно этим образчиком политпропаганды не побрезговали – две пачки початые были. Папироски действительно получше их «Реемтсмы» оказались, тут «Донгостабфабрика» не подкачала.

Оторвав небольшой кусочек газеты от листа, что таскал в кармане, я скрутил импровизированный фильтр и вставил его в папиросину. Не уверен, что это хоть как-то помогает, но мне нравится. Вообще я заметил, что в плане курева здесь каждый изгаляется как может. Одних защипов папиросной гильзы я видел уже типов пять: и «в гармошку», и «двойной», и «с подкруткой» … А уж обстукать перед употреблением… Так что мои извраты с псевдофильтром никого не смущают.

– Ну-с, чего ты такой злой сегодня? – светским тоном интересуется Серега, закуривая. – Мальца совсем загонял. Давление? Или недотрахит?

– Шли бы вы с вашими диагнозами, товарищ военврач! – Рядом бойцы, так что политесы мы соблюдаем. – Особенно с последним.

– А что так? – «изумляется» Кураев. – Я думал, ты как на комсомолочек местных из кустов позырил, так и взыграло ретивое! – Смешно, но не только бойцы от нас словечки подхватывают, но и мы от них. Последний раз «позыришь» я классе во втором говорил, в начале восьмидесятых. За давностью лет точно и не помню, но, похоже, вскоре после Олимпиады, товары с мишками и кольцами еще вовсю продавали. А тут это очень расхожее слово.