Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война

Эльза поощряла его стремление побыть дома, с семьей — тоже соскучилась по мужу. Она, кажется, по-настоящему любила Петера Штауфа и хотела насладиться каждой минутой общения с ним… Дочка Марта от него вообще не отходила — требовала, чтобы он с ней играл, читал книжки, гулял. Макс старался быть внимательным отцом и ласковым мужем — все-таки на войне так мало места для нормального человеческого чувства…

Эльза бросала на него удивленные взгляды — например, когда он вдруг решил помочь ей с посудой или сел читать с Мартой сказки братьев Гримм. Это была большая книжка с очень красивыми картинками, и Макс целый час листал ее вместе с девочкой. И сам при этом получал большое удовольствие. Наконец Эльза не выдержала:

— Ты и правда очень изменился, Петер. Раньше тебя было невозможно заставить что-либо сделать по хозяйству или поиграть с Мартой…

— Война очень меняет людей, — пожал плечами Макс. — После тех ужасов, что я видел на фронте, хочется семейного покоя и уюта. Это все, о чем я мечтаю. Разве это так много? За то, что я сделал для вас и для страны…

— Нет, конечно, — улыбнулась Эльза, — ты заслуживаешь гораздо большего. Но я о другом: раньше друзья были для тебя на первом месте, дороже меня и даже дочери. Ты приезжал в отпуск и первым делом шел с ними в пивную и сидел там допоздна. А теперь…

— Я соскучился по тебе, — искренне произнес Макс. — Ты для меня дороже всех…

— Ах, милый, — тихо вздохнула Эльза, — я так благодарна тебе! И постараюсь сегодня же доказать это!

Она игриво кивнула в сторону спальни. Макс не имел возражений — он быстро уложил Марту спать и пошел исполнять супружеский долг. Раз надо, значит, надо…

Для новой Рейхсканцелярии Гитлер построил большое помпезное здание — длинное, тяжелое, занимающее целый квартал. Двойные колонны, строгий фасад, четкие вертикальные линии — подлинный имперский стиль. «Лучшее творение архитектора Альберта Шпеера, любимца фюрера, — вспомнил Макс. — Мрамор и гранит, сделано, как говорится, на века. Символ тысячелетнего Рейха. Вот только простоит он недолго, до мая 1945-го…»

Новая канцелярия состояло из нескольких корпусов, соединенных длинными коридорами-переходами. «Потолки, должно быть, там метров десять, не меньше», — подумал Макс, входя в Рейхсканцелярию. И не ошибся. Но еще выше оказались потолки в Мозаичном зале, самом большом и красивом в здании. В нем проходили наиболее торжественные приемы. Именно там и должно было пройти сегодняшнее награждение…

Макс, войдя в зал, удивленно задрал голову вверх — из-под высокого стеклянного купола лился поток солнечного света. Яркие лучи отражались от надраенных до блеска мраморных полов и искрились на перьях золотых орлов, раскинувших широкие крылья над дубовыми дверями. «Впечатляет, — с уважением подумал Макс, — хотя против наших кремлевских дворцов все же не столь богато — те попышнее будут».

Перед тем как попасть в зал, ему пришлось долго идти по длинным коридорам Рейхсканцелярии и миновать три поста охраны. Сначала его документы проверили при входе, затем — во внутреннем коридоре и наконец в небольшой круглой ротонде, где дежурный офицер сдал его с рук на руки герру Штольцу. Тот лично проводил Макса до места. Они поднялись на второй этаж, миновали широкую светлую галерею с небольшими столиками, возле которых скучали в ожидании приема герры офицеры, и оказались в Мраморном зале.

По пути Макс обратил внимание на старинные средневековые шпалеры и бронзовые светильники, придававшие Рейхсканцелярии особую красоту и торжественность. Все это никак не вязалось с тем образом, который сложился у него по старым советским фильмам. Там Рейхсканцелярию показывали в виде мрачного, темного, сурового «логова фюрера», как нору, в которой затаился фашистский зверь. В реальности же это оказался почти дворец, великолепно спланированный и богато декорированный.

Мозаичный зал был выдержан в строгих красновато-коричневатых тонах, панели сплошь покрывали мозаики (отсюда и его название) — сложные переплетения с лентами, факелами и орлами. Пилястры и колонны, подпиравшие гладкие стены, вознося свои капители высоко вверх, прямо к стеклянному потолку. В квадратах мраморного пола отражались, как в зеркале, неспешно прохаживающиеся гости. В большинстве своем — военные, но были и гражданские — дипломаты и чиновники. Строгое мужское общество приятно разбавляли женщины — в длинных красивых платьях и кокетливых шляпках. Очевидно, жены дипломатов.

На их пестром фоне резко выделялась Лени Рифеншталь, одетая в простые светлые брюки и легкую белую блузку. Она вместе с оператором возилась у кинокамеры, отлаживая ее перед съемкой. Самая известная в мире женщина-режиссер, казалось, не обращала никакого внимания на генералов и высокопоставленных партийных бонз, которые с любопытством наблюдали за ее действиями. Ее больше интересовало, как лучше выстроить кадр…

Отдельно стояли журналисты и фотографы — их пасли чиновники Геббельса, бдительно следя, чтобы они не расползались по залу. В нужный момент их построят в линейку и дадут возможность вдоволь наснимать фюрера и его гостей.

Герр Штольц подвел Макса к кучке молодых офицеров, ожидавших, как и все, начала церемонии. Представил и вежливо отошел в сторону. Макс поздоровался за руку с Гансом Рибелем, остальных поприветствовал общим коротким кивком. Офицеры ответили ему тем же. После чего возобновился прерванный разговор. Речь, как понял Макс, шла о наступлении германских войск на юге России.

— Как вы думаете, — обратился к нему молодой майор в черной танкистской форме и с «мертвой головой» в петлице, — сколько времени понадобится генералу Паулюсу, чтобы разгромить большевиков у Сталинграда? Я слышал, что наш фюрер поставил перед ним грандиозную задачу — не только окружить три русские армии, но и полностью уничтожить их.

— И выйти еще к Волге, — добавил пехотный гауптман, опирающийся на деревянную трость (видно, еще не совсем оправился от ранения), — чтобы залить ее воду в моторы наших машин…

— Думаю, это будет весьма непростая задача, — дипломатично ответил Макс, — сопротивление Красной Армии постоянно возрастает, основные сражения еще впереди…

— Для нас очень важна эта победа, — не дослушал его майор. — Взятие Сталинграда имеет не только военное, но и большое политическое значение. Все увидят, что русские сломлены, что у них уже нет сил сопротивляться. И тогда многое на Восточном фронте переменится.

— Что, например? — скептически поинтересовался Макс.

— Ну, скажем, японцы наконец вспомнят о своих обещаниях и объявят войну Советам, — ответил майор. — Нам очень пригодился бы второй фронт на Дальнем Востоке. Это отвлекло бы часть сил Красной Армии с нашего фронта и приблизило бы победу.