Сергей Лукьяненко - Реверс

– Вольные торговцы, – сказал Сергей, надеясь, что слушатели поймут его оннельский. – Пограничники называют нас контрабандистами и всячески препятствуют нам. Они – наши враги, как и ваши. А одежда… что одежда? Она удобная, почему бы нам не носить ее?

– Если вы торговцы, тогда где же ваши товары? – вопросил Старец, и за спинами пленников одобрительно зашушукались черные: вот это, мол, поддел! От Старца ничего не скроешь, он под землей на сажень видит!

– Дай я скажу, – бросила Сергею Ева и возвысила голос: – Да, на самолетах в этих краях летают пограничники. И это был их самолет. Но почему ты решил, что пограничники отважились бы летать над твоими владениями на этой табуретке? Они хорошо знают, кто такой Старец. Неужели ты не столь мудр, как о тебе говорят? Ведь пограничники – это одно, а их вещь – совсем другое. Разве самолет – зубной протез, чтобы быть неразлучным с хозяином? Разве вещь и ее хозяин не могут расстаться?

– Значит, вы воры, если украли крылатую машину, – заключил Старец. – Или разбойники, если отняли ее силой. Дети мои! Какое наказание установлено у нас для воров и разбойников?

– Смерть! – с воодушевлением грянули голоса из-за спин пленников.

– Правильно, смерть. Это справедливое наказание. Но только в том случае, если преступление совершено из корысти или по злобе. Что еще вы можете сказать в свою защиту, люди, упавшие в озеро? Говорите кратко, ибо кратка жизнь человека и тонка нить, отделяющая бытие от небытия.

Ева просто кипела. Видно было, каких усилий стоит ей говорить спокойно и без брани. Сергей решил быть начеку и вмешаться, если что. Ощущение дежа вю стало просто мучительным. То ли кто-то рассказал Старцу, как должен вести себя суровый судья в земных приключенческих романах а-ля «Сердца трех», то ли дедуля изобрел велосипед и не подозревал о том.

– Разве отнять у врага – преступление? Это захват трофеев. Разве заставить врага пойти на уступки – преступление? Это военная дипломатия. Мы взяли за горло пограничников Аламеи, захватив их бронепоезд… узкоколейный.

– «Грозящий»? – проявил осведомленность Старец. А Сергею почудился шепот за портьерой.

– Да, «Грозящий». Мы, контрабандисты с Земли, захватили его и заставили пограничников пойти на наши условия. Нам нужно было как можно скорее попасть в Оннели. У нас нет нужных вам товаров, но они могут быть… в будущем. В данный момент мы просто ищем одного человека. Он наш товарищ, и он в беде. Если вы знаете что-нибудь о нем, умоляю, скажите! Его зовут Макс…

На сей раз Старец, остановив речь Евы движением руки, надолго замолчал. Повисла благоговейная тишина, и в ней Сергею опять почудился шепот. Кажется, и занавес за спинкой резного кресла чуть заметно шевельнулся. Или его колыхнуло ветром?

Да нет, не ветром… Неоткуда взяться сквозняку.

– Трудно разобраться, – молвил наконец Старец. – Я буду говорить с этими людьми. Оставьте нас одних.

– Но… – предерзко от растерянности начал было один из черных, и Старец величаво поднял руку.

– Оставьте нас одних. Тут особое дело.

Он даже не повысил голос. Незачем было повышать. За поспешно удалившимися черными хлопнула дверь.

И вновь колыхнулся черный занавес. Из-под него на карачках выполз щуплый белобрысый юноша с очень бледным лицом и насмешливыми глазами.

– А ну-ка, дед, – негромко обратился он к Старцу, – слезай с трона. Надоело, поди. Ступай к себе, полежи, не засни только.

Никогда в жизни Сергей не был за кулисами и не видел, как вошедшие в роль актеры выходят из нее назад в обыденность. Теперь он наблюдал это воочию. Из Старца будто вынули затычку, выпустив воздух. Всю величавость как рукой сняло. Был грозный судия – стал заурядный старикашка из тех, что пьют кефир и ругают собес. Благодарно – благодарно! – кивнув юнцу, Старец с усилием покинул кресло, отцепил фальшивую бороду и, приволакивая ногу, удалился за занавес. А юнец тут же занял его место, иронически поглядывая на пленников и, как видно, наслаждаясь эффектом. На вид ему было не больше восемнадцати, и он мог бы сойти за младшего брата Сергея.

– Ну что уставились? – сказал он. – Старца никогда не видели? Думали, это дедуля? Не всему, что видишь, можно верить. Вставайте, хватит коленки протирать. Вы не пограничники, и казнь вам не грозит. Может, и общий язык найдем. Вы что, правда захватили бронепоезд?

Ева кивнула.

– Какими силами?

– Впятером.

– Впятером?! Однако! Я всегда говорил, что пока стоит Центрум, в нем будут случаться чудеса. Расскажешь мне, как вам это удалось?

– Я расскажу, – вмешался Сергей. – Я все расскажу, а ее ты отпусти ненадолго. Ей… надо. Она вернется, даю слово.

И поймал ее взгляд, благодарный и мученический одновременно.

– Ладно, – кивнул юноша. – За занавес прямо и направо, там найдешь. Стой, куда ты, женщина, дай хоть руки тебе развяжу…

Вечером того же дня Макс, кое-как отмывшийся от угольной пыли у водокачки, нанялся обслуживать преогромный пресс для выжимки масла.

Пришлось пока остаться в Габахе, где сухой ветер с пустошей гонял по улицам угольную пыль, где над островерхими крышами домов нависали доменные печи, а от фабричных дымов не было видно неба. Дальше вглубь Сургана поезда водили местные паровозные бригады – оннельцы-паровозники не брались столковаться с ними насчет дармового кочегара. Не беда, решил Макс, осматривая местный индустриальный ландшафт. У кого есть руки, голова и знания, тот здесь не пропадет.

Надлежало, правда, в трехдневный срок зарегистрироваться в миграционном контроле и заплатить за регистрацию установленную пеню – процедура, обязательная для всех иностранцев. Но деньги на регистрацию еще предстояло заработать.

Что не так просто, если из всех языков Центрума владеешь только оннельским. Что такое Оннели, с точки зрения жителя более развитой территории? Дыра, захолустье. Геогра фическое недоразумение.

В первый же час пребывания в Габахе у Макса сложилось ощущение: в Сургане думают над тем, как исправить и это, и другие географические недоразумения. На станции стоял под разгрузкой эшелон с пушками. Почти все служащие в городе были одеты в однообразную, хорошо пригнанную форму и, судя по всему, очень ею гордились. На привокзальной площади из жестяного репродуктора выпрыгивали звуки бравурного марша. Так и хотелось выпятить грудь, а заодно и челюсть, и начать печатать шаг.

Ать-два! Ать-два! По брусчатой мостовой протопал взвод солдат с винтовками на плечах. Издали, временами перебивая марш, доносились словно бы раскаты грома, и далеко за лесом труб, то скрываясь в дыму, то вновь показываясь, медленно полз по небу длинный, как колбаса, дирижабль, производя, как видно, учебное бомбометание на полигоне.