Корнелия Функе - Живые тени

Дно графина покрылось молочно-белой лужицей.

Труаклер прошелся вдоль длинного стола. Мимо пустых тарелок.

– Надеюсь, это тебе послужит утешением, – произнес он, перед тем как прикрыть за собой дверь. – Но страх не пощадит и тебя. Любовь – штука опасная.

Ах, с каким упоением она перегрызла бы ему сейчас горло. Утопила в крови этот бархатный голос. Но для лисицы все было кончено, а равно и для Селесты.

Едва они въехали в Шамплит, Джекоб убедился, что они на верном пути. Множество свежевыкрашенных домов, фонари, освещающие сумеречные улицы, – такую роскошь в Зазеркалье могли позволить себе только крупные города. Синие Бороды поддерживали хорошие отношения с соседями. Они никогда не искали своих жертв там, где жили сами, и к тому же давали деньги на новые дороги, церкви и школы. Купленное всем этим молчание служило им щитом. Джекоб был уверен, что за портьерами Шамплита множество глаз внимательно следили за ними.

Большинство Синих Бород жили в отдаленных усадьбах, окруженных пространными угодьями. Поблизости имелся только один большой господский дом, подходивший под это описание. Он располагался к югу от города; зная это и оказавшись на городской окраине, Джекоб повернул свою лошадь на север, чтобы никто из добропорядочных горожан не счел себя обязанным уведомить Труаклера об их прибытии.

Они оставили лошадей в пролеске. Даже волки обходили чертовых кляч стороной, а поводья Джекоб выменял на цепи, чтобы лошади сами не могли освободиться. Его жеребец очень привязался к нему. Пока Джекоб отвязывал рюкзак от седла, конь почти по-дружески цапнул его за руку.

Вечер источал ароматы цветущих деревьев и свежескошенных лугов. Все вокруг, казалось, излучало покой. Заспанный рай. Пройдя совсем немного, они наткнулись на аллею, обсаженную платанами. В мокром щебне можно было разглядеть следы от колес кареты. Чуть поодаль между деревьями показались и железные ворота.

Обманчивый покой, запертые ворота… Даже аллея перед ними выглядела так же, как во время поисков сестры Доннерсмарка. Тогда они явились слишком поздно.

Но не сейчас, Джекоб.

Со страху его чуть не вырвало. Он уже сбился со счету, сколько раз в продолжение этой бесконечной скачки ловил себя на мысли, что ищет глазами Лиску. Сколько раз ему во сне казалось, будто он слышит рядом ее дыхание.

«Какое из найденных сокровищ тебе дороже всего на свете?» – спросил его не так давно Ханута. Джекоб пожал плечами и назвал парочку. «А ты даже больший простофиля, чем я, – пробурчал Ханута. – Надеюсь только, что, когда ты додумаешься до правильного ответа, твое сокровище еще будет при тебе».

Решетку на воротах сплошь увивали железные цветы. Доннерсмарк молча вытянул из сумки ключ. У Джекоба когда-то тоже имелся похожий, но его, как и многое другое, он оставил в крепости гоилов. Ключ, открывающий любую дверь… Некоторые из них подходили к дверям только той страны, где их выковали, но этот выполнял свое назначение повсюду. Ворота распахнулись, не успел Доннерсмарк вставить его в замочную скважину.

Навес для кареты, конюшни, просторный двор среди мокрых от дождя деревьев, а на другом его конце дом, который они увидели издалека. Его окружала вечнозеленая живая изгородь.

Лабиринт того, прежнего Синего Бороды обветшал и пожух, а самого его давно след простыл, и им пришлось тогда саблями прокладывать себе дорогу через увядшие заросли. Но этот лабиринт был живым.

Вот и чудно, Джекоб. Это значит, что он все еще здесь.

Насаждения зашелестели, едва чужаки ступили на их территорию, словно вечнозеленые ветви хотели предупредить убийцу, которого они охраняли. Труаклер. На этот раз ни имя, ни лицо его уже не были чужими. Вспомнить хотя бы вечера, проведенные вместе на иной почтовой станции за выпивкой, за россказнями о ревности фей и дочерей фабрикантов, за историями о проигранных и выигранных дуэлях, о хороших кузнецах и плохих портных.

И он спас тебе жизнь, Джекоб.

Он жаждал прикончить Труаклера. Никогда в жизни он не желал ничего более страстно.

Стая голубей поднялась из зелени. Джекоб встревоженно посмотрел им вслед. А если он убьет Лиску, едва заметит их с Доннерсмарком?

Прекрати, Джекоб. Она еще жива.

Он твердил себе это снова и снова.

Она еще жива.

Он утратит рассудок, если позволит себе думать иначе.

Уверен, мы еще свидимся.

Он убьет Труаклера.

Голубки. Перья белые, как ее страх. Они выписывали крыльями росчерки страха в вечернем небе.

Лиска уперлась руками в окно, шепча имя Джекоба, словно это нашептывание могло провести его через лабиринт Синей Бороды. Однажды он уже освободил ее из капкана, но тогда добычей была она. На этот раз она служила приманкой.

Она была так рада, что Джекоб здесь!

И – так страстно желала, чтобы он ее никогда, никогда не нашел!

У нее за спиной между пустых тарелок стоял графин и наполнялся ее страхом.

Джекоб не отказался бы сейчас от клубка нервущейся нити или, еще лучше, от такого, что сам провел бы их сквозь лабиринт, катясь по посыпанным гравием тропинкам между живых зеленых стен. Но Доннерсмарк тщетно искал в кунсткамере подобную полезную волшебную штуку. Клубок, нить от которого Джекоб привязал при входе в лабиринт, он позаимствовал в одной виеннской портняжной мастерской, и в нем не было ровным счетом ничего магического, кроме ловкости рук, необходимой, чтобы спрясть из овечьей шерсти упругую нить. Она-то и будет нитью их жизни. Их единственной надеждой не потеряться среди живых заграждений.

Джекоб осторожно пропустил нить между пальцев, и они с Доннерсмарком начали пробираться сквозь темные ветви. Убийца широко расставил свои зеленые сети. Спустя несколько поворотов они споткнулись о заржавевшую саблю. Здесь же они обнаружили тщательно обглоданные кости, полуистлевшие сапоги, старого образца пистолет. Уже скоро они начисто забыли, откуда пришли, и не на шутку обеспокоились, увидав белые цветы, росшие в тени изгороди. Забудки. Ни растаптывать, ни обрывать их не имело никакого смысла. Напротив, когда бутоны увядали, действие их только усиливалось. Джекоб с Доннерсмарком обвязали себе платками рты и носы и по пути повторяли имена, названия мест и события, которые им довелось вместе пережить. Но несмотря ни на что, с каждым шагом их воспоминания бледнели, а единственной связью с миром оставалась нить.