Дмитрий Герасимов - Сорок третий номер…

Олаф никогда не присутствовал на казни. Он лишь отдавал приказы. Всегда – устно и только тем, кого это касалось. В его группу входили десять человек. Все они являлись сотрудниками СИЗО. Кроме непосредственных исполнителей, в «команде А» значились также двое водителей, врач и представитель МВД. Штырь был главой государственной надзорной инстанции над деятельностью расстрельной группы. Он же, по сути, и руководил ею. Год назад прокурор навязал Олафу нового сотрудника по фамилии Недельский. «Возьми его в «команду А», Петри! – распорядился Штырь, улыбаясь одними уголками губ. – Незаменимый кадр! Вам, сраным интеллигентам, даст сто очков вперед!»

«Незаменимый кадр» оказался извращенцем-садистом. Коренастый молодой человек лет двадцати семи, со светлыми, не по моде коротко стриженными волосами, большим ртом и абсолютно ледяными глазами, он всякий раз вымаливал у Петри мандат на исполнение, приезжал на место казни раньше положенного срока и подолгу мерил шагами узкую камеру со звуконепроницаемыми стенами, готовясь к убийству. Недельский присаживался на корточки и гладил ладонью пулеуловитель – черный шершавый щиток, пристроенный в углу мрачной комнаты, улыбаясь и шевеля губами, словно нашептывая страшные, неведомые заклинания. Затем он наклонялся лицом к стальному зарешеченному люку для стока крови в самом полу и, закрыв глаза, вдыхал одному ему ощутимый аромат смерти. Ему чудилось, что невидимая смесь агоний, судорог, криков и вздохов, накопившаяся в этой комнате за последнее десятилетие, проникает в легкие, в самое сердце и делает его сверхчеловеком – бесстрашным, неуязвимым и сильным.

Когда в назначенный час двое сотрудников «команды А» вводили в камеру приговоренного – очередного дрожащего от немого ужаса человека с завязанными глазами, Недельского тоже охватывала дрожь. Но это была дрожь волнения, не сравнимого для него ни с каким другим. Ничего подобного он никогда не испытывал даже в постели с женщиной. Облизывая пересохшие губы и тяжело дыша, Недельский опускал свою безвольную, парализованную страхом жертву на колени и целил ей в затылок из табельного пистолета. Процедура, которая в обычное время должна занимать не более десяти секунд, превращалась у Недельского в двух-, а иногда и в пятиминутную оргию. Он рычал на подручных, заставляя их то поменять положение жертвы перед пулеуловителем, то опустить ее грудью на пол, свесив голову прямо в люк, то приподнять голову сачком для ловли бабочек «в целях более точного попадания». Когда сотрудники уже начинали роптать и раздражаться, а приговоренный – выть и хрипеть, Недельский подходил к нему вплотную и нажимал на курок.

В камере появлялся врач, констатировал биологическую смерть, потом тело упаковывали в целлофановый пакет, а «незаменимый кадр» все стоял перед люком, прикрыв веки и тихонько постанывая. Он испытывал сильнейший оргазм.

Болезненная, отвратительная страсть Недельского была известна начальнику СИЗО, он презирал нового сотрудника, но не мог избавиться от него. Олаф догадывался, что и сам прокурор – такой же извращенец, как и его мерзкий протеже, что Штырь с пистолетом в руке – зрелище не менее гадкое и скотское, чем дрожащий от вожделения Недельский. Такое открытие было сродни скандалу, и любой другой руководитель спецгруппы давно бы уже бил в колокола. Но Петри молчал. У него самого было рыльце в пуху, и Штырь цепко держал его за горло.

– А вот и герой-любовник! – воскликнул прокурор, когда Олаф переступил порог кабинета.

Все присутствующие разом повернули головы. Их было трое, и только одного из них Петри знал в лицо – начальника КГБ Петрозаводска Игоря Туманова. Спокойный, приятный в общении мужчина лет сорока, с изысканными манерами и умным взглядом, в разное время дважды встречался начальнику СИЗО. Один раз Олаф видел его в обкоме партии на торжественном приеме, посвященном 50-летию Октября, в другой раз – месяц назад, когда глава КГБ приезжал в следственный изолятор на беседу с осужденным по 68-й статье [3]бывшим сотрудником своего же ведомства.

Петри вспомнил, что тогда, выйдя из камеры, в которой проводил допрос, главный чекист поморщился: «За один МИГ платят жизнью…» [4]

Очень скоро того, с кем Туманов беседовал в камере, этапировали в Москву, на Лубянку, а начальник КГБ Петрозаводска получил очередное звание. Болтали, будто осужденный был его другом.

– Еще тепленький, – продолжал Штырь, ухмыляясь. – Я его с бабы снял. Небось, до сих пор воняет шоколадом и духами «Мадам Роша»!

Олаф в то же мгновение вспомнил, что Ксана действительно обожает дорогие французские духи, которые он ей никогда не дарил. «Откуда они у простой машинистки?» – мелькнула в голове тоскливая мысль. Он расстроенно вздохнул. «Теперь уже не важно…»

– Довольно, Николай Львович! – оборвал прокурора Туманов и опять повернулся к вошедшему: – Здравствуйте, товарищ Петри.

Олаф вяло кивнул.

Штырь откинулся в кресле и нахмурился.

– Проходи и садись, – сухо приказал он. – О тебе речь.

Все собравшиеся в этот поздний час в кабинете прокурора с любопытством наблюдали, как начальник СИЗО растерянно отодвинул стул, сел на краешек, потом неожиданно встал, поменял стул на другой и опять сел.

– Завтра… Нет, уже сегодня – расстрельный день, – напомнил Штырь, и в его маленьких глазках засветилась радость. – День справедливого возмездия, – он цокнул языком, – торжества закона и народной воли… Карающей десницы правосудия!

Туманов, для которого поэтизация расстрела была в новинку, бросил на прокурора удивленный взгляд.

– День очищения горизонтов жизни во имя лучшего будущего, – ничуть не смущаясь, закончил Штырь.

Туманов едва заметно покачал головой и обратился к Петри:

– Доложите о готовности «команды А».

– Спецгруппа укомплектована полностью и в любое время готова выполнить приказ, – словно заученный урок, устало отбарабанил Олаф.

– В твоей группе с этого часа два новых сотрудника, – прокурор кивнул на мужчин, сидящих за столом напротив Петри. – Представитель МВД товарищ Макеев и врач – товарищ Шамис.

«А прежние чем провинились?» – чуть не вырвалось у Олафа. Но он промолчал и озадаченно уставился на своих новых сотрудников. Оба мужчины шевельнулись за столом, демонстрируя мрачное удовлетворение от возможности работать под руководством Олафа. «Если эти – такие же, как Недельский, то можно сразу в петлю», – живо подумал тот, а вслух произнес:

– Мне нужны их объективки, личные дела и учетные карточки, чтобы провести внутренним приказом…

– Никаких карточек и приказов! – отрезал прокурор. – Времени нет.

Настал черед Олафа удивляться. Он театрально вскинул брови и наклонил голову: