Андрей Посняков - Император

– Пирата, насильника, убийцы… – ухмыльнулся Егор. – Он же – Иоанн Двадцать Третий. Хорошего вы себе папу нашли!

– До сих пор ищем… Сигизмунд созывает собор – покончить со схизмой… и с Гусом. – Клирик вдруг опустил глаза и посмотрел в стол как-то виновато, словно чего-то стыдился: – Ян Гус… если б он мог… если б только захотел бежать… Поверьте, я ему помог бы! Как помогу вам.

– Поможете?! – по-настоящему изумился князь. – Вы, клирик, поможете избежать наказания еретику?!

– Я не считаю магистра Гуса еретиком. – Брат Поджо упрямо сдвинул брови. – И я… так получилось… именно я привез ему приглашение… и охранную грамоту, оказавшуюся, увы… Ах, как мы мило беседовали по пути! Говорили обо всем – о церкви, о нравственности, о древних трактатах… а нынче… нынче он узник, еретик, как вы справедливо заметили, которого ждет костер. Знаете, я бы, кажется, согласился потерять глаз или руку, а то и саму жизнь, лишь бы предотвратить свое участие в прибытии Гуса на собор. Поверьте, я очень почитаю магистра.

Итальянец говорил, кажется, вполне искренне и столь же искренне сожалел о содеянном, однако стоило ли вообще доверять секретарям римской курии?

– И что же, здесь, в Констанце, соберутся все сторонники Сигизмунда? – негромко спросил князь.

– Что вы, конечно же, нет! У императора много врагов…

– Назовите наиболее могущественных из них.

– Во-первых, его собственный старший брат, король Чехии Вацлав. Думаю, если б Гус нашел с ним общий язык…

– Об этом я знаю, – невежливо перебил узник. – Кто еще?

– Архиепископы Кельна и Трира Сигизмунда терпеть не могут… вообще – все епископы западных имперских земель… – Скривившись, синьор Браччолини отпил вина и вздрогнул. – Самого-то главного чуть не забыл – нюрнбергский бургграф Фридрих Гогенцоллерн! Он так хочет Бранденбург и курфюршество… а вот Сигизмунд совсем этого не хочет – зачем ему лишний и весьма влиятельный конкурент?

– Что ж, – кивнул князь. – Спасибо и на этом. А что вы хотите сделать с Гусом?

– Попытайтесь уговорить его бежать! – Итальянец сверкнул глазами. – Я помогу вам обоим, клянусь Святой Девой… а потом и вы поможете мне.

Магистр Ян Гус, с которым Вожников познакомился в монастырском дворике во время короткой прогулки, оказался вовсе не тем фанатиком-протестантом и чешским националистом, каким его любили изображать в школьных учебниках. Высокий, с легкой сутулостью и приятным, с небольшой черной, с заметной проседью бородой лицом, профессор напоминал скорее кого-нибудь из клуба знатоков, нежели упертого национального лидера-ксенофоба и сусального радетеля «за народную долюшку».

Узники сошлись в небольшом споре по поводу розового куста, что рос в самом углу двора – явно не на месте, как считал Егор.

– Нет, вот вы скажите, – обернувшись, обратился он к медленно прогуливавшемуся по узкой аллее Гусу. – Вот, посмотрите только – что за дизайн? Я вам скажу – никакого дизайна!

– Вы… ругаете садовника, почтеннейший господин? – останавливаясь, осторожно осведомился магистр.

– Не только его, но и весь этот мир, который почему-то кажется мне не совсем совершенным. Когда у одних все, а у подавляющего большинства – ничего, такой мир должен рухнуть, и чем скорее, тем лучше. – Князь задумчиво посмотрел в серое, затянутое дождевыми тучами небо. – Да-да – рухнуть! Думаю, так будет только справедливо. Только вот…

Вожников замолчал, наклонился, понюхал колючие ветки и бросил на магистра внимательный взгляд:

– Вы, должно быть, профессор Гус? Мне о вас много рассказывали.

– А вы – тот, кого называют господин Никто. – Тонкие губы профессора растянулись в легкой улыбке. – О вас я, верно, слышал не меньше, чем вы обо мне. У вас странный акцент – прибыли с севера?

– Допустим, – уклончиво ответил молодой человек. – А что же конкретно вы обо мне слыхали?

Магистр повел плечом, кутаясь от внезапно налетевшего ветра в длинную профессорскую мантию темно-фиолетового цвета:

– Лишь общие слова, правду сказать. Говорят, вы очень богаты.

– Ну… не врут, – князь зябко потер руки.

– Вы много меняете здесь, в монастыре, вкладываете солидные средства, – искоса посматривая на Вожникова, продолжал Гус. – Думаю, и эту прогулку, и нашу якобы случайную встречу устроили тоже вы.

– Да, проплатил, – скромно признался Егор. – А то все время одному – скучно. Говоришь только с послушниками да – иногда – с аббатом, а тут целый профессор рядом! Глупо было бы игнорировать столь ученого собеседника! Я тоже, кстати, учился в университете… когда-то давно… Так вы, значит, против немцев?

– С чего вы взяли? – Профессор удивленно вскинул брови. – Вовсе нет!

– Ну, как же! Во всех книгах пишут…

– Нет, нет, что вы! – Магистр неожиданно засмеялся, прикрыв рот рукой, словно сдающий экзамен студент вдруг ляпнул что-то смешное. – Среди немцев немало хороших людей, как и среди чехов… вот хоть взять Николая из Дрездена. Умнейший, ученейший человек, душа которого, как и моя, не может молчать, взывая к справедливости! Не против немцев я борюсь, нет, неважно, какой ты нации, – но против сволочей-бюрократов, словно жадные гусеницы, пожирающих все и вся. И среди них – так уж вышло – большинство составляют немцы. Чехи же живут на своей земле и не должны быть в хвосте!

– Ага, все-таки – чехи! – поддел Егор.

Гус погладил бороду:

– Да, чехи! Во многом чужие в своей стране: на всех должностях – я уже говорил – немцы! Во всех королевских городах Чехии кто бургомистры и ратманы? Немцы! Только немцы. Проповеди для немцев где произносят? В соборах! А для чехов? На церковных погостах и в домах. Мне кажется, король Вацлав может и должен поставить свой чешский народ во главу, а не в хвост, так, чтоб он всегда был выше и никогда ниже. Это было бы только справедливо, ведь так?

– Так, – согласно кивнув, князь прищурился и, понизив голос, спросил: – А что скажете о церковных богатствах? О чванности и расточительности прелатов, невежестве монахов, мздоимстве священников? А еще – о плате за обряды, о десятине, об индульгенциях, наконец!

Профессор напрягся, подозрительно глядя на собеседника:

– Знаете, если б я не слышал о вас разного… То подумал бы, что вы – провокатор!

– Ага, ага, – покивал Егор. – Вас бросили в узилище, сам император нарушил данное вам слово, а еще – вам грозит костер… И я спрашиваю: чего еще бояться-то? Думаю, мы можем вполне спокойно говорить обо всем, ничуточки никого не стесняясь. Тела наши – в заточении, но мысли – абсолютно свободны, как, наверное, никогда и нигде.

– Клянусь святым Галлом, отлично сказано! – Ян Гус азартно сверкнул глазами. – Только немножко пафосно.

– Но ведь – верно!

– Верно, да. Церковь давно нуждается в коренной реформе.