Александр Прозоров - Царская сабля

В этот раз Щерба оказался в третьем ряду, да и сотни ныне стояли куда свободнее, нежели перед первой атакой. Князь оглянулся на бояр, вскинул над головой саблю. Трубачи заиграли атаку, и тяжелая конница начала разгоняться, готовая снести все и вся на своем пути. Аркебузиры, уперев приклады в нагрудники и кирасы, терпеливо выжидали и дали свой залп лишь тогда, когда разогнавшаяся в галоп конница уже промчалась половину своего пути. Воздух наполнился зловещим воем, тут и там убитые лошади закувыркались через головы, теряя всадников. Боярские дети вылетали из седел, раненые и убитые, князь Мстиславский, уронив саблю, согнулся набок, опасно кренясь с хрипящего жеребца – и боярский сын Котошикин внезапно понял, что остался один. Плотный свинцовый ураган выкосил всех. Всех, кто двигался впереди, шел справа или слева, кто дышал в самую спину. И теперь, опустив рогатину и глотая встречный морозный воздух, вперед мчался лишь он, и только он.

– А-а-а-а!!! – заорал от ужаса Щерба, пригибаясь к гриве и еще сильнее понукая скакуна. Предчувствие неминуемой гибели жутким холодом скрутило живот, по спине заструился пот, ноги онемели. – Бей схизмато-о-ов!!!

Аркебузиры с разряженным оружием убежали за спины копейщиков, те сомкнули строй, опустив пики. Сразу два десятка наконечников нацелилось в грудь и лицо одинокого русского храбреца.

– А-а-а-а!!! – Щерба дал шпоры коню, заставляя его взметнуться в последнем прыжке, закрылся от копий слева щитом, рогатину опустил еще ниже, метясь в лицо голубоглазого бородача. Тот увернулся, и наконечник вошел глубоко в грудь стоящего за ним пехотинца, легко пробив насквозь не только кирасу, но и тело, пройдя дальше и впившись в живот шведа из третьего ряда. Скакун был уже мертв и падал вперед, сминая и опрокидывая копейщиков, и выбитый из седла боярский сын тоже падал, собою разбрасывая врагов. Щит раскололся и отлетел, но сам боярин отчего-то еще дышал и потому схватился за саблю, но выдернул ее, уже упав на спину.

Шведы, раскиданные и потерявшие строй, сжимающие в руках длинные копья, на миг растерялись, и Щерба успел дважды уколоть саблей ближайших врагов под подолы кафтанов, стараясь вогнать клинок как можно глубже. Убить длинным копьем копошащегося у ног противника не так-то просто, и потому боярского сына стали пинать ногами, пытаясь попасть по лицу и руке с саблей, а затем кто-то саданул его тупым концом копья – опять же, промахнувшись по лицу, но уже со второй попытки попав в грудь и в живот. От жуткой боли у воина перехватило дыхание, он скрючился, не в силах уворачиваться, но тут шведов справа и слева буквально разорвало напополам жесткими ударами рогатин, другие оказались опрокинуты, сбиты с ног мчащимися во весь опор лошадьми. Отставшие было кованые сотни наконец-то подоспели со своим железным ударом по врагу, потерявшему строй.

Каким-то чудом ни одно из копыт проносящейся над головой Щербы конницы не опустилось на него самого, не оттоптало ни руки, ни ноги. Чуть выждав и переведя дух, боярский сын поднялся, отер рукавом стеганки лоб. Правая рука его продолжала сжимать саблю, с живота лохмотьями свисала драная во многих местах кольчуга, из-за разорванного ремешка шлем сидел набекрень и больно царапал ухо. На губы откуда-то стекала соленая горячая кровь. И тем не менее Щерба уцелел.

Сеча продолжалась далеко перед ним – почти за спиной шведского большого полка. Там новый встречный удар королевских кирасир остановил наступление боярского ополчения. Шведы, отчаянно рубясь, безуспешно пытались отбросить русских обратно, в то время как за их спинами пехота торопливо собиралась в новую оборонительную линию.

Трубы заиграли отступление – кованая рать отвернула, уходя в сторону бора. Часть кирасиров устремились за ними, где-то с десяток направили коней прямо на Щербу, вскинув мечи.

– Господи, прими душу грешного раба твоего, Щербой нареченного, Глызина сына, – устало осенил себя крестом боярин, перехватил саблю в левую руку, правой же поднял с земли шведскую пику, упер тупой ее конец в землю, крепко прижав ногой, а острие направил в сторону врага. Молодой воин был уверен, что заберет с собой в иной мир хотя бы одного из мчащихся на него схизматиков. Но выстоять против десяти, увы, не способен никто.

Щерба уже успел нацелить копье в шею пегой кобылы, на которой восседал плечистый усач, когда, словно доскою по ушам, совсем рядом грохнули выстрелы. Усач вылетел из седла, еще двое кирасиров кувыркнулись вместе со скакунами – и остальные поспешно отвернули прочь.

Боярский сын оглянулся. Щиты гуляй-города стояли всего в нескольких шагах у него за спиной. Стрельцы в очередной раз успели полностью использовать плоды боярской атаки, продвинув стену полевого укрепления еще на триста саженей вперед. Ратники махали ему руками, подзывая к себе, но Щерба после своего падения соображал медленно, слышал словно сквозь вату и далеко не сразу понял, что там, среди своих, он окажется в полной безопасности. А потом в его глазах внезапно потемнело.

Сознание возвращалось медленно. Поначалу Щерба не понял, откуда вдруг взялся Карасик – один из двух его холопов, – почему ему растирают лицо снегом и зачем стаскивают кольчугу и пропитанный кровью поддоспешник. Но снег все же помог – взбодрил и освежил, уши внезапно обрели способность слышать, а в глазах перестали плавать розовые пятна. Боярский сын тряхнул головой, поднялся, отпихнул холопа:

– Ты чего делаешь?

– Дык рази это теперича броня, боярин? – поднял перед ним рваную во многих местах кольчугу Карасик. – И стеганка залита вся, токмо что не чавкает!

– Воевода, воевода едет! – внезапно засуетились стрельцы, отступая к щитам и хватаясь за пищали. – Князь Хворостинин.

– Сам князь Дмитрий?! – Услышав имя знаменитого воеводы, многократного победителя татар, шведов и ляхов, боярский сын Котошикин тоже забеспокоился, схватился за пояс с саблей, торопливо застегнул его на животе, выпрямился, выпятив окровавленную грудь.

Воевода подъехал мерным шагом в сопровождении свиты из пяти богато одетых бояр. Он был в крупнокольчатой байдане, поверх которой на плечах лежала соболья шуба. Длинная седая борода колыхалась на ветру. Высокий лоб, впалые щеки, синие круги под глазами, но – твердый уверенный взгляд.

– Назови свое имя, боярин, – хрипло потребовал воевода Хворостинин.

– Боярский сын Котошикин, княже! – выкрикнул новик. – Щербой родители нарекли!

– Стало быть, это ты собрался сам-един правый полк шведский опрокинуть? – улыбнулся князь. – Достойные, стало быть, сыновья в семье Котошикиных растут. Надобно род этот запомнить.

Один из воинов свиты зашевелился, доставая что-то из поясной сумки, но новик смотрел только на знаменитого воеводу: