Анатолий Дроздов - Интендант третьего ранга

Вопросов не последовало, и они тронулись в обратный путь. В деревеньке (интендант сказал, что она называется Долгий Мох) они подъехали к уже знакомому дому, спешились. Интендант завел Саломатина в сарайчик: тот на высоту человеческого роста был завален шинелями, плащ-палатками, обувью, ремнями и другой амуницией.

— Человек тридцать-сорок обмундируем, — деловито сказал лже-Брагин. — Остальным придется в штатском. Партизанам к лицу…

Дожидавшаяся во дворе Настя повела их обедать. Они молча выпили самогону (Саломатина с непривычки чуть повело), похлебали горячих щей с холодной вареной картошкой. Она заменяла хлеб — сегодня он не удался. Саломатину понравилось, ел с удовольствием. Запив обед холодным молоком, мужчины покурили (интендант угостил Саломатина ароматным табаком), тем временем Настя прибрала со стола и вышла за дверь. Интендант разложил на освободившейся столешнице карту-километровку и долго объяснял, водя карандашом по дорогам и населенным пунктам. Саломатин кивал — замысел был прост и понятен, он и сам поступил бы так же.

— Уборочная заканчивается, — сказал интендант, складывая карту. — Отбери десятка три верных бойцов, и начинайте строить зимние землянки-блиндажи — Семен покажет места. Лес для них уже свалили. Как построите, перевезешь боеприпасы — в балке хранить их нельзя. Два десятка людей направим в полицию — самых сообразительных. Что с остальными делать — решай сам. Хотят — пусть присоединяются, хотят — идут к линии фронта. Многие пожелают просто остаться — безмужних баб и девок в деревнях полно. Пусть! Будет резерв…

— А ты куда? — спросил Саломатин, понимая: человек, назвавшийся Брагиным, совсем не тот, каким он себе его представлял.

— У меня другая… (Крайнев едва не сказал «миссия») задание. Мне не следовало здесь быть. Вмешиваться… Получилось случайно.

— Нас с мехдвора вытащил случайно, оружие собрал случайно, боеприпасы сберег случайно?.. Зачем темнишь?! — Саломатин чувствовал, что закипает. — Или трусишь?

Интендант вздохнул:

— Я русский человек и не могу видеть, как враг топчет нашу землю. Ясно? Что до меня лично… Могут отозвать.

— Кто?

Интендант покачал головой, показывая, что не может ответить.

— Когда?

— Неизвестно. Может, завтра, может, через полгода.

— Вот что, — решительно сказал Саломатин, закладывая пальцы за пояс. — В таком случае и я не останусь! Сам заварил эту кашу — сам и расхлебывай!

Некоторое время оба молчали.

— Сколько людей в батальоне? — внезапно спросил лже-Брагин.

— По штату — семьсот.

— В районе двадцать девять тысяч жителей. Немцы провели перепись. Три полнокровные дивизии, можно сказать, корпус. Тебе предлагают генеральскую должность, старлей, а ты ломаешься, как девка на сеновале! Кочевряжишься… «Останусь — не останусь!» — передразнил интендант. — Главное даже не в этом. Эти двадцать девять тысяч надо кому-то защищать, поднимать на борьбу с врагом… Ты единственный кадровый красный командир в районе, воевал. Больше некому. Стыдно, товарищ старший лейтенант!

Саломатин бешено глянул на лже-Брагина, а тот вдруг оскалил зубы, непонятно чему радуясь.

— Ну… Ты… Хоть не уходи сразу! — тихо попросил Саломатин. — Пусть у тебя другое задание, которого я знать не должен, наверное, очень важное. Без тебя у нас не получится, — Саломатин внезапно подумал, что прогибается перед интендантом, но было не до гордости. — Ты свой у немцев, а нам следует знать, что они задумали. Не знаю, как тебя зовут по-настоящему…

— Савелий! — сказал уполномоченный. — Хорошее имя, да и люди привыкли. Савелий Ефимович Брагин, интендант.

— Ты это вправду? О генеральской должности? Среди партизан генералов не было.

— Были! — Крайнев едва не сказал: «Ковпак!» — Денис Давыдов, например. Кадровый офицер, гусар. Начинал войну в малых чинах, закончил генералом.

Саломатин внезапно ощутил слабость в ногах и опустился на лавку.

— Полежи! — предложил Брагин. — Спешить некуда.

Саломатин послушно вытянулся на жестких досках и прикрыл глаза. А Брагин-Крайнев вышел на улицу и присел на лавочку у калитки. Неизвестно откуда появилась Настя, присела рядом. В руках у нее была глиняная миска с семечками подсолнуха. Крайнев молча зачерпнул горсть, и некоторое время они сосредоточенно грызли семечки, сплевывая шелуху на землю.

— Ты заканчивала десятилетку в Городе? — внезапно спросил Крайнев.

— На квартире жила! — подтвердила Настя. — Комнату у Валентины Гавриловны снимала, учительницы. Папа ей за это сало, картошку возил, меду давал…

— Хорошо городских знаешь?

— Не всех.

— Расскажешь?

— О ком?

— Я скажу.

— Это вам для подпольной работы нужно? — страшным шепотом спросила Настя. — У вас и вправду задание?

— Подслушивала! — покачал головой Крайнев. — Ай-ай-ай!

Настя потупилась и покраснела.

— Комсомолка? — строго спросил Крайнев.

Настя покачала головой:

— Папа не разрешил.

— Что так?

— Не любит советскую власть. Его отец до революции арендатором был, небогатым. Папа рассказывал: дедушка был мастеровой, все умел, папа в него пошел. Дедушка очень хотел, чтоб дети в люди вышли, образование получили. Сына в гимназию отправил. Папа успел к началу войны окончить. Знает французский, латынь, греческий… Немецкий в плену выучил. Он на войну добровольцем пошел, вольноопределяющимися их называли. Прапорщиком стал… А как из плена вернулся, большевики чуть не расстреляли. Отец эксплуататор — людей на работу нанимал, сын — царский офицер… Запретили отцу в городах жить, только в деревне, а здесь даже в бригадиры не позволяли. Сторожем на ферму…

— Сторож должен говорить по-французски! — заметил Крайнев. — С коровами — самое то!

— Я говорила папе, чтоб написал Сталину! — насупилась Настя. — Несправедливо! Но отец заупрямился.

— Папа твой мудрый человек, — возразил Крайнев. — Лучше сторожить коров, чем махать кайлом на Соловках.

— Странный вы какой-то! — поджала губы Настя. — С немцами воюете, а советскую власть ругаете.

— Одно другому не мешает…

Крайнев встал, отряхнул порты от шелухи.

— Пойдем в хату! — сказал в ответ на встревоженный взгляд Насти. — Расскажешь… Здесь глаз много…

Крайнев торжественно развернул тряпицу и выложил на стол кус окорока. Лиза взвизгнула и захлопала в ладоши. Глаза Клауса едва не выкатились из орбит. Он наклонился над ветчиной, понюхал и зачмокал губами:

— Майн готт! Русиш спецалитет!

— Сейчас попробуем! — сказал по-немецки Крайнев и взял со стола нож.

— Найн! — упредил его Клаус и нож отобрал. — Знаю, как русские нарезают! Разве можно кромсать деликатес?..

В подтверждение своих слов Клаус приложил лезвие к краю окорока и бережно отделил тоненький пласт ветчины. Повторив эту операцию дважды, он разрезал ломти пополам и свернул каждый в трубочку. Одну сразу бросил в рот и медленно сжевал, закатывая глаза.