Виталий Останин - Маркиз [СИ]

— Князь Чэн Шу был важным сановником при дворе императора, — озабоченно покачал головой Мытарь на собранном по такому случаю совете. Не военном, но близко к этому. — Его визит предполагал определенные церемонии с нашей стороны. Конечно, ты, мой господин, можешь называть его дядей даже при посторонних, заключенный договор о браке позволяет это, но необходимый уровень приема мы должны обеспечить.

И поместье Бегония, с моей легкой руки переименованное в Куст, превратилось в строительную площадку. Обрадованные таким поворотом местные жители — за все работы я платил наличкой, а не долговыми обязательствами — активно рубили окрестный лес, ровняли площадки за стенами поселения, возводили павильоны, и вообще, с необычайным энтузиазмом ждали гостей.

Сперва-то я, дурак, думал, что справлюсь своими силами, шутка ли, почти тридцать тысяч солдатиков, сам бог велел превратить их в стройбат. Но оказалось, что строить они умеют, но только фортификационные сооружения. Рвы там копать, валы насыпать, ну и так далее. Какие-то более сложные конструкции выходили из-под их рук надежными, но грубыми и неказистыми. Даже просто отправить их на валку леса оказалось невозможно — деревья они брали сучковатые, кривые, а то и вовсе гнилые в сердцевине. Армия, как она есть.

Пришлось, в общем, отказаться от бесплатной рабочей силы. Не полностью, на черновых работах солдаты использовались, но и только. К большой радости местных. Которые, наверное, за всю историю существования поселения ни разу столько бабла не поднимали.

Я подписывал один контракт за другим, утверждал все новые и новые подрядные работы, но в какой-то момент понял, что потерял над подготовкой контроль. Произошло это в тот момент, когда Юэлян доложила, что выписала из Юйчжана личный состав обоих тамошних борделей.

— А их-то зачем? — воскликнул я, подписывая криво исполненным иероглифом поданую ею финансовую ведомость. — Это же визит родственника!

Да, я уже говорил лучше, но подозреваю, что прозвучали мои слова примерно так: «Зачем? Приедет отец твой!»

— В свите князя Чэн Шу много ученых, художников и поэтов! — возмущенно вскинула глаза девица Чэн. — Чем, по-твоему, они будут заниматься здесь, вдали от привычных благ цивилизации? Пить с Лю Юем и Ган Нином?

— Ученые не выживут, — был вынужден признать я. — Нужен бордель.

На следующий день после этого разговора ко мне пришел Пират и предложил включить в программу визита поэтическое состязание.

— Э? — уточнил я недоверчиво.

Давно обратил внимание на эту лингвистическую особенность. А когда утратил возможности нормально разговаривать, и сам взял на вооружение. Здешний люд очень часто общался такими вот междометийными возгласами типа «Э?», «О» или «А!». Каждый раз один и тот же звук, произнесенный в разной тональности, выражал другую эмоцию. Язык же музыкальный, на тонах основанный. Могут себе позволить.

Вот сейчас, например, я фактически спросил соратника о том, какое именно состязание он затеял провести. И он понял меня совершенно правильно.

— Поэтическое! — с непривычным мне пылом отозвался Пират. — Что? В походах я написал множество стихов и хотел бы, чтобы их могли оценить понимающие в этом люди! Считаешь, я пишу дурные стихи?

— Я твоих не слышал, — примирительно вскинул я руки. И прежде, чем он начал их читать (знаю я этих поэтов — по лицу было видно, что собрался уже), согласно закивал. — Давай! Пусть будет поэзия, да! Культура и искусство — хорошо!

Пират ушел окрыленный (не забыв подписать еще одну расходную ведомость для строительства павильона для своего танцевального — тьфу ты! — поэтического баттла), а я остался в на балконе с вытаращенными глазами. Куда катится моя армия?! И кто придет следующим? Лю Юй с предложением построить в поле трактир, чтобы там проводить соревнования «кто кого перепьет»?

Фоном прошли сообщения от моих вассалов (формально из двоих писавших только один имел такой статус). Ля Ин сообщал, что заканчивает строительство первой во флоте речной крепости — здоровенного судна, задача которого не столько плавать, сколько являться площадкой на воде для пехоты и стрелков. Бешеная Цань, которая за последние десять дней еще дважды убивала меня во сне, писала, что Кэйцзи вот-вот падет, так как у осажденных совсем закончились припасы.

Еще была официальная нота от правителя Северного Цзяньаня, господина Сунь Цэ. Владетель соседней территории — после того как Юйчжан стал моим, мы действительно сделались ближайшими соседями — выражал обеспокоенность моими агрессивными устремлениями. И заверял меня в своем исключительном миролюбии.

— Сунь Цэ трусоват, — небрежно заявила мне Юлька, когда я спросил у дочери владетеля Южного Цзяньаня совета по поводу письма. — Со слов отца, он всегда таким был, не то что его родитель, господин Сунь Цзян. Отец называл того настоящим тигром в вопросах дипломатии и войны.

— И что мне ему ответить?

— Пошли ему в подарок меч придворного. Богато украшенный, но из стали посредственной ковки. Он поймет намек.

— А в чем он?

То есть произнес-то я уже ставшее мне привычным «э?», но Юэлян кивнула, сообщая, что поняла вопрос.

— В предложении вассалитета! — Я почти услышал в завершении фразы непроизнесенное «хосподи!».

— А!

— Пойду я, надо еще поставщиков вина проверить, — сокрушенно качая головой, сообщила Юлька.

Когда для девушки придет время сменить свою фамилию на мою, она, уверен, даже не заметит разницы. Уже тут рулит всем как настоящая супруга главы фракции. И всех, похоже, это устраивает.

Так, в общем, все и шло. День за днем. И мне уже всерьез начало казаться, что постоянный марш, прерываемый лишь для очередного сражения, — это куда более безопасный, а главное, увлекательный способ проводить время. Да и любой другой, лишь бы не готовиться к приезду будущего тестя.

Целый князь (гун, если в оригинале) имел положение выше, чем давал мой самопринятый титул хоу, однако я превосходил папу Юльки по площади земли, подушного налога и армии. Это порождало кучу церемониальных нюансов, начинающихся с того, кто первым дарит подарки, заканчивающихся высотой сидений и перечнем блюд, которые должны быть поданы свите.

В общем, когда он все-таки прибыл, я выдохнул с облегчением.

И, как оказалось, совершенно зря.

Чэн Шу въехал в ворота гостевого городка, построенного за неделю, во главе небольшого, всего с пятьсот человек, поезда. В котором, собственно, военных, должных составлять большинство в эти беспокойные времена, было хорошо если треть. Остальными были разодетые в пух и прах китайцы — те самые, вероятно, ученые, художники и поэты, ради которых вчера в Куст прибыли все куртизанки Юйчжана. Еще было множество слуг в самых разных одеждах, некоторые из которых выглядели как аристократы.