Cyberdawn - Прекрасный старый мир [СИ]

— Ну, положим, Ормонд, — начал дама, перешедшая со мной “на имя” со второго занятия, — прознатчиком вам быть, возможно, и придётся. Служба такая, где и в плену оказаться можно, да и других вариантов, где наука моя вам сгодится, немало. Но главное, вы не учитываете, что у нас в Вильно сие не распространено, а ведь немало Полисов по сей день практикуют поединки права и чести. Гораздо шире, чем то видится разумным, — озвучила она.

И права ведь, не поспоришь, не мог не признать я. Поединки эти, были ничем иным как дуэлями, оружными, между спорщиками за “право” или “честь”. Причём разнился вариант проведения таковых от реальной комиссии у нас, которая досконально разберёт причины ссоры, возможности поединщиков, прежде чем дать на оный дозволение, да и формат его определит комиссия. До небрежного “дерусь, потому что дерусь” у италийцев, или “следствия неумеренного потребления грибной настойки у данов”, как шутил (а может, и не шутил) наш наставник географии.

В общем, таковое было в ряде регионов вполне распространено, а посольскому не только прилично, но и должно “выть с волками”.

Подошли к концу и мои гимнастически-лечебные штудии. Аполлоном я не стал, да и Бальдерович мне прямо сказал:

— Конституция у вас, Ормонд Володимирович, склонная к полноте. Но в пище ограничений не накладывает и, до поры, здоровью не вредит. Однако штудии гимнастические вам прерывать не должно: такова ноша ваша, наложенная как природой, так и прежним небрежением вашим. Поправить сие не в моих силах, возможно, встретите и лучшего терапефта, — не стал пыжиться терапефт. — Но в целом, ныне выходите вы на пике своей формы, — подытожил он.

Был это вес с “лишком”: жирок имелся, да и щёки были округлы. Но чувствовал я себя и впрямь “лёгким и свободным” как никогда, да и отсутствие диет каких жутких не могло не радовать. Ну а полчаса гимнастики по утрам — не самая дорогая цена за долгую жизнь и хорошее самочувствие. Да и прямо скажем, после многочасовых штудий, годами, в сфере обретения одарённости, подобная мелочь мелочью и была.

Да и, видно в компенсацию от отсутствия кубиков на прессе и прочих излишеств, со связками и сухожильями мне терапефт удружил, как родной: горизонтальный, вертикальный шпагат, колесо и прочая акробатика стали мне доступны, невзирая на лёгкую полноту.

Правда, была с лечильней связана ещё одна история, как несколько комичная, так и поучительная. Дело в том, что за месяц с лишком своего бытия как психохимера Олега и Ормонда стал я более ли менее цельным. Вот только олегова память сыграла со мной дурную шутку. А именно, всё я старался подогнать действительность, меня окружающую, под некий готовый шаблон, что было, по уму, глупо и недальновидно. Не был Мир Полисов ни “дворянским”, ни “демократическим”, ни каким иным. Был он таким, как есть, а попытки навесить ярлыки, игнорируя часть реальности, могли обернуться мне значительными неприятностями, если бы не некая встряска, от шаблонов принудившая отказаться.

А именно, по окончании лечебной гимнастики, припомнил я себе принятое решение, а именно, к тренеру моему, Ветрене Прекрасовне, подкатить с амурным интересом. Во-первых, слово себе данное, надо держать. Во-вторых, дама она более чем приглядная и аппетитная, ну а в возрасте разница не столь и велика (как для Олега, но тут и Ормонд не возражал, ибо дама была и впрямь хороша). В-третьих, некоторое “напряжение либидо” наблюдалось и нагнеталось, так что любовница, на раз или на время, была делом крайне нелишним.

Да и вообще, за мучения свои, не худо бы эту дамочку отжарить по-всякому, несколько самонадеянно постановил я, став готовиться к “штурму цитадели невинности”. Своей или Ветрены — бес знает, но готовиться стал, факт.

Костюмчик приготовил, духи прикупил (и даже побрызгался), снабдился подарочным венком цветов. Последнее, было как славянским, так и эллиническим наследием, с некоторым удивлением отметил я. Это варвары немытые в мире Олега веники дарили, а цивилизованным горожанам подобало в цветочный дар вложить труд, оформив по намереньям и со смыслом. И в форме венка, да, так что во флористической лавке в составлении венка-композиции я принял самое прямое участие.

Спал же в предвкушении приключения неизвестно какого толка недолго, проснулся до рассвета и, приготовившись Ветрену до службы перехватить, собрался и приготовился гораздо раньше необходимого. И сидел, признаться, в несколько нервическом напряжении. Всё же женщины Ормонд не знал, единственный амурный опыт был крайне неприятен и деструктивен, а немалый как практический, так и теоретический опыт Олега спокойствия не приносил, более того, волновался я весь, целиком и полностью. Как минимум, по причине “а подкатывать-то как?” То ли от нервов, то ли от недосыпа, то ли от дурных ассоциаций и шаблонов, в башке вращались исключительно фразы в стиле одного небезызвестного поручика.

В общем, перед лечильней я был задолго до потребного срока, нервничающий, как тот, кем и являлся: юнец на свидании. И каша была в башке преизрядная, что обычно волевая целенаправленность Ормонда бы и нивелировала, а ныне она и пребывала в расстройстве.

Вылилось всё это в такую картину: вымотанный и нервный я увидел объект своего интереса, оценив и глаза серые, стан тонкий, нежные завитки каштаново-рыжих волос, да и прочие детали Ветрены в памяти стояли, как живые, покровами не скрытые. Так что с улыбкой (надеюсь, не жалкой), я к даме сделал шаг, протянул венок в стиле “томлением и страстью обуреваем” и…

— Сударыня, позвольте вам впердолить, — выдала дурная голова губами-предателями.

Следующая мысль была “пиздец, так меня и похоронят, а венок исполнит роль надгробного”. Однако, к моему робкому удивлению, Ветерена венок приняла(!), полюбовалась, но не надела. Поднятая в момент произнесения мной “завлекательного предложения” бровь её вернулась на законное место, а речь была с улыбкой и взглядом не суровым:

— Знала я, Ормонд Володимирович, — с улыбкой изрекла она. — Что вы юноша неординарный, но такого напора не ждала. Признаться, — лукаво стрельнула она глазами, — лет десять назад я бы и не устояла пред столь напористым предложением. Однако, ныне, с прискорбием, вынуждена вам отказать: никак не могу вам “позволить”, поелику с супругом моим счастлива, в друге сердечном нужды не испытываю. Но смелость и напор ваш мне приятен, так что дар я ваш, ежели дозволите, оставлю на память, — на что я нервно кивнул. — А вам ни расстраиваться, ни отчаиваться не след. С вашими молодецкими ухватками найдёте вы подругу сердечную, а, возможно, и не одну, — выдала Ветрена, подмигнув.

Довольно вяло высказав сожаления (не извиняться мне мозгов хватило), я с улыбающимся медиком раскланялся, да и, опустошенный, подпёр стену лечильни. Впрочем, как тернистость, так и прочие мои многие и неоспоримые достоинства помогли в кратчайший срок собраться. И, мысленно, одарить себя не одной оплеухой, как раз за шаблонность и узость мышления и взглядов. Стал вести себя, как полагал, нужно себя вести в веке восемнадцатом-девятнадцатом, мира Олега. А тут, мало того, что по факту одиннадцатый век (и вправду, восемнадцатый, если исчисления соизмерять), так люди другие. И социум, и отношения.