Дмитрий Янковский - Тора-кай. Книга 3. Пробой сфер [СИ]

— Я не буду стрелять в рабочих! — заявил Такэда.

— Стреляйте им под ноги, это, чаще всего, срабатывает. Особенно в случае с девятимиллиметровым автоматом в руках человека с разбитым лицом.

Впрочем, после того как взорвалась граната, желающих посмотреть, что происходит, как-то не наблюдалось. Ронин полез наверх по служебной лестнице, а Такэда, вооружившись, залег за бочками.

Наверху свистел ветер, вращая лопатки анемометра.

"Примерно четыре метра в секунду", — прикинул Ронин.

На крыше "Огненной стрелы", действительно, суетились люди. Ронин прильнул к прицелу и сразу узнал оябуна Гиндзо, советника кумите Кубото. Дистанция для поражения ростовой цели была хоть и великовата, но посильной, вот только Гиндзо был одет в бронированный плащ, даже получше, чем у Ронина, с капюшоном, прикрывавшим голову. Впрочем, в голову с такой дистанции попасть можно только случайно, а это не тот случай, когда можно полагаться на удачу. В общем, для снайперской стрельбы оябун Гиндзо был фактически неуязвим. Да уж, прав Такэда, предельно хитрожопый типец.

Несколько человек, суетясь вокруг оябуна, начали надувать гелием из баллона небольшой воздушный шар с закрепленным на нем хитроумным устройством, в виде захвата, формой похожего на букву "V". Ронин прицелился в оболочку, взяв поправку на ветер, но стрелять не спешил, так как в кейсе рядом с баллоном отчетливо виднелось еще не меньше десятка таких же, но еще не надутых, шаров. Стоит один прострелить, надуют другой, а по позиции Ронина откроют огонь из куда более точных и дальнобойных винтовок. Похоже, оябун Гиндзо всерьез подстраховался, и тоже не склонен был полагаться на слепую удачу. В любом случае, Ронин не собирался раскрывать свою огневую позицию без уверенности в результате. Пока этой уверенности не было, и не было идей, как довести начатое до победного конца. Оябун в броне, в шар стрелять нельзя. Патовая ситуация.

Через минуту трос с закрепленным на нем шаром начал разматываться с небольшой лебедки, и когда достиг нужной высоты, подъем остановили, трос зафиксировали, а оябуну поверх плаща надели ремни, пристегнув их к тросу. Шар теперь висел настолько высоко, что попасть в него стало не проще, чем в голову, хотя он был намного больше в диаметре.

Ронин начал судорожно раздумывать, как выкрутиться из щекотливой ситуации. Ни одна из возможных целей не была доступна для гарантированного поражения. Но и упускать оябуна было нельзя. Особенно после укора сэнсэя. Это уже дело чести, без всяких соплей.

В голове пронеслись мысли, одна бредовее другой, от идеи перебить трос, выпустив в него весь магазин, до попытки ослепить пилотов самолета заклинанием. Но очевидно было, что умений Ронина для этого недостаточно, с учетом расстояния и массы других факторов.

Между тем раздался гул самолетных турбин, и легкий джет А-417 с глубоким креном показался в небе из-за небоскребов со стороны залива. Внутри шара включился мощный проблесковый маяк, да еще, наверняка, оболочку подсвечивали лазером, чтобы облегчить наведение при помощи автопилота. Время пошло на секунды. Джет приближался, опустив заднюю рампу, с которой свисала ответная часть захвата.

И тут Ронина осенило. Джет шел достаточно низко, и его габариты делали его единственной возможной мишенью для поражения из винтовки. К тому же за гулом турбин никто не услышит выстрелов и точно не поймет сразу, что произошло.

Ронин спешно изменил выставленную на прицеле дальность, вжал приклад в плечо, и дождавшись, когда самолет произведет результативный захват, выпустил весь магазин, целясь в турбину.

Оябуна сдернуло с крыши, амортизатор подвески растянулся на несколько метров, компенсируя хотя бы часть чудовищного рывка, затем сжался, и болтающегося на тросе оябуна начали подтягивать к рампе. Самолет набирал высоту, но три десятка пуль, попавших в турбину, даром для конструкции не прошли. Сломанные лопатки сорвало с вала, выворотив кусок обшивки, и в двигателе начал заниматься пожар. За самолетом потянулся широкий шлейф черного дыма.

Ронину стало нечего делать наверху, и он поспешил вниз, наблюдая, как самолет, начал терять высоту и выворачивать в сторону залива. Похоже, теперь пилотов больше волновали собственные шкуры, чем болтающийся на тросе оябун. Так или иначе, но его прекратили подтягивать. Он орал, махал руками, но вскоре самолет снизился настолько, что оябуна, как муху, размазало по стене попавшегося на пути небоскреба. Скорость была такой, что тело бывшего босса превратилось натурально в окровавленный кожаный мешок, набитый переломанными костями.

Самолет, продолжая медленно терять высоту, описал полукруг над городом и совершил аварийную посадку в водах залива, подняв тучу брызг.

Полковник Хикимори, глава Управления Перспективных Исследований Сил Самообороны, пил обжигающе крепкий черный кофе из чашечки тончайшего фарфора эпохи Мэйдзи. Нетипичный вкус для военного, впрочем, и сам господин полковник был человек нетипичный. Выпускник Токийского университета с одним из высших баллов в истории вуза, блестящий теоретик, которому пророчили большую карьеру в частном секторе руководителем какой-нибудь исследовательской программы в крупном дзайбацу внезапно не смог отказаться от предложения поработать в управлении, которое являлось аналогом американской DARPA. Нет, конечно деньги и прочие материальные блага играли большую роль — но у каждого своя стезя, и идти по ней можно и не бедствуя. По крайней мере, здесь тоже крутились большие деньги, и можно было совершенно законно распоряжаться бюджетами, тратя их на развитие агентства. А Хикимори любил все контролировать, это был не задрот-ботан, который кроме своей любимой области не знает ничего. Под его управлением агентство достигло определенных высот, причем таких, чтобы переманивать сюда одаренных выпускников токийских и не только вузов, втихомолку показывая пальцем на него и озвучивая в будущем сумму их зарплаты. Кстати, весьма немаленькой — постоянных сотрудников было всего пара сотен, остальные научные и опытно-конструкторские разработки выполнялись силами специально отобранных и доверенных компаний-подрядчиков, поэтому из бюджета довольно большая часть уходила в зарплатный и премиальный фонды только для постоянного состава. Хикимори не был сапогом по своей натуре и знал, что научники — существа нежные, на «ать-два» ходить и тем более работать не могут, а вот сытый и обласканный научник, избавленный от несвойственных ему функций и обеспеченный всем необходимым для работы, способен творить чудеса. Ну а если неспособен — волчий билет в зубы, отрицательная характеристика и дальше следы неприспособленных к жизни научников терялись.